19 мин, 58 сек 6542
Заголосили в сумерках лягвы.
— Шабаш, прибежали! — Прохор махнул морщинистой рукой, согнулся пополам и неистово закашлялся, опираясь на палку.
Спутники его, тяжело дыша, остановились, оглядываясь по сторонам.
Плунька как сквозь землю провалился. А его преследователи, оставив позади хвойный лес, стояли теперь на самом краю трясины.
Вокруг них клубился туман, и куда направляться дальше было решительно непонятно.
Они загорланили наперебой: «ау-у-у-у», «плу-у-унька», «ятить твою ма-а-ать», «сбежал змеены-ы-ыш!», «сюда, сюда иди, пионе-ер, небось не обидем!», «у-у-у-у-у» а в ответ им приходило лишь многократное эхо.
Да еще что-то неприятно пузырилось, шипело и булькало в тумане совсем рядом.
Плунька слышал, как кричат мужики. Но ни единым движением мускула на лице не реагировал на их дикие вопли и матерную брань. Он был занят делом.
В своем тщательно обустроенном просторном шалаше, притулившемся на границе ельника с болотом, он завершал последние приготовления к задуманной им игре.
Плунька снял с шеи галстук. Развязал узел и осторожно расправил на колене тряпицу цвета советского знамени. Пригладив непослушные вихры, повязал их красной тканью. Так оно сподручней.
Лук он себе смастерил загодя. Сперва работал топором, после ножом и рубанком. Доводил до гибкости на водяном пару. Заневолив в стапелях, неделю сушил, после пропитывал расплавленным жиром и горячим воском.
Для стрел Плунька нарубил ветвей орешника, а у деревенских гусей, хоть те и отбивались и щипались отчаянно, позаимствовал немного оперения. Вооружившись ножом, иглой и ниткой изготовил себе цельный арсенал.
Теперь пришло время испытать все это в деле.
Дед Прохор, да отец — те только палкой да затрещиной поучали.
Не то новая учительница, присланная советской властью Шувицу. Очкастая мамзель, которую при каждом удобном случае бросало в краску, а в неудобных и вовсе роняло на скобленный пол обмороком. Она привезла с собой несколько ящиков книг.
И в них Плунька открыл для себя настоящее богатство. Не то, о котором постоянно твердили, хрупая огурцами да звеня стаканами, за которым так гнались — и плунькин отец, и бестолочь Никодим, и дед Прохор, и сосед Кукшин… Нет, другое богатство. Настоящее.
Оказалось, что из книг можно узнать очень много: к примеру, как силки ставить, или вот как капканы мастерить, как по лесному следу ходить… Главное теорию освоить. А уж практика — дело наживное.
Натянул Плунька тугую тетиву на луке — зазвенела, загудела, тонко вибрируя. В самый раз.
Пора начинать.
Мужики, между тем, охрипнув от криков и ругани, потонув в густом тумане, безуспешно пытались вспомнить, как возвращаться в Шувицу.
Хмель из дурных голов совсем выветрился.
Мужики устали, проголодались и озябли.
Вестимо, дед Прохор — известный на селе следопыт, обратную дорогу и в тумане нашел бы запросто — но он-то как раз возвращаться не хотел:
— Пока змееныша мово не сыщем, обратно вас не поведу.
— Да как же мы сыщем его, Прохор? — тряс щеками Кукшин. — Мгла-то какая обступила, ты поглянь, ни зги ни видать!
— Тьма ажно египетская, — согласно тряс козлиной бородкой Федул.
— Разделиться нам надобить, — подал голос Никодмика.
— Ш-ш-ш, — старик Грязных оскалился, на внука палкой замахнулся. — Рот закрой. Будут яйца курицу учить!
— Малец дело говорит, — вступился Кукшин. — Растянемся на манер цепи, будем перекрикиваться. Так скорей Плуньку сыщем. Небось забился под какую корягу… Сидит-трясется. Кончай ты это, Прохор.
Старик Грязных уставился на него:
— Ослышался ли? — юродливым жестом приложил ладонь к уху.
— Кончай балаган, Прохор, — Кукшин потряс топором. — Попугали мальца и будет! Ну, сглупил. Ну подвел батьку под монастырь… Дак он по дурости же. Тринадцать годков же. Ну наплел про отца-то, язык без костей. Так это ж все уполномоченный этот, упыря кусок, подстилка евонная мамзелька, да коммунисты треклятые.
— Да ты никак Плуньку выгородить желаешь? — весело, недоверчиво прищурился старик.
Кукшин протянул ему топор:
— Забери, Прохор. Устал я… Ухожу.
Старик невольно принял протянутый ему топор.
Щурясь в полутьме, пытался углядеть лицо товарища — не шутит ли?
Кукшин, грузно хлюпая сапогами по болотной слякоти, и впрямь тронулся прочь — в туман.
— Ты куда ж это… Ты куда ж это, песий ты сын, собрался? — вполголоса, задыхаясь, забормотал старик. — Ты что же это? Ты думал, емтыть, тут забавы тебе? Променады лесные тебе тут? Попугаем гаденыша, да отпустим? По головке погладим, пряник сунем. А там авось и переубедим его ласкою да заботой… Так чтоли? Ты что же думаешь — я в игрушки играю с тобой, сука?!
Кукшин замедлил шаг, прислушиваясь, глянул на старика вполоборота, будто желая что-то сказать.
— Шабаш, прибежали! — Прохор махнул морщинистой рукой, согнулся пополам и неистово закашлялся, опираясь на палку.
Спутники его, тяжело дыша, остановились, оглядываясь по сторонам.
Плунька как сквозь землю провалился. А его преследователи, оставив позади хвойный лес, стояли теперь на самом краю трясины.
Вокруг них клубился туман, и куда направляться дальше было решительно непонятно.
Они загорланили наперебой: «ау-у-у-у», «плу-у-унька», «ятить твою ма-а-ать», «сбежал змеены-ы-ыш!», «сюда, сюда иди, пионе-ер, небось не обидем!», «у-у-у-у-у» а в ответ им приходило лишь многократное эхо.
Да еще что-то неприятно пузырилось, шипело и булькало в тумане совсем рядом.
Плунька слышал, как кричат мужики. Но ни единым движением мускула на лице не реагировал на их дикие вопли и матерную брань. Он был занят делом.
В своем тщательно обустроенном просторном шалаше, притулившемся на границе ельника с болотом, он завершал последние приготовления к задуманной им игре.
Плунька снял с шеи галстук. Развязал узел и осторожно расправил на колене тряпицу цвета советского знамени. Пригладив непослушные вихры, повязал их красной тканью. Так оно сподручней.
Лук он себе смастерил загодя. Сперва работал топором, после ножом и рубанком. Доводил до гибкости на водяном пару. Заневолив в стапелях, неделю сушил, после пропитывал расплавленным жиром и горячим воском.
Для стрел Плунька нарубил ветвей орешника, а у деревенских гусей, хоть те и отбивались и щипались отчаянно, позаимствовал немного оперения. Вооружившись ножом, иглой и ниткой изготовил себе цельный арсенал.
Теперь пришло время испытать все это в деле.
Дед Прохор, да отец — те только палкой да затрещиной поучали.
Не то новая учительница, присланная советской властью Шувицу. Очкастая мамзель, которую при каждом удобном случае бросало в краску, а в неудобных и вовсе роняло на скобленный пол обмороком. Она привезла с собой несколько ящиков книг.
И в них Плунька открыл для себя настоящее богатство. Не то, о котором постоянно твердили, хрупая огурцами да звеня стаканами, за которым так гнались — и плунькин отец, и бестолочь Никодим, и дед Прохор, и сосед Кукшин… Нет, другое богатство. Настоящее.
Оказалось, что из книг можно узнать очень много: к примеру, как силки ставить, или вот как капканы мастерить, как по лесному следу ходить… Главное теорию освоить. А уж практика — дело наживное.
Натянул Плунька тугую тетиву на луке — зазвенела, загудела, тонко вибрируя. В самый раз.
Пора начинать.
Мужики, между тем, охрипнув от криков и ругани, потонув в густом тумане, безуспешно пытались вспомнить, как возвращаться в Шувицу.
Хмель из дурных голов совсем выветрился.
Мужики устали, проголодались и озябли.
Вестимо, дед Прохор — известный на селе следопыт, обратную дорогу и в тумане нашел бы запросто — но он-то как раз возвращаться не хотел:
— Пока змееныша мово не сыщем, обратно вас не поведу.
— Да как же мы сыщем его, Прохор? — тряс щеками Кукшин. — Мгла-то какая обступила, ты поглянь, ни зги ни видать!
— Тьма ажно египетская, — согласно тряс козлиной бородкой Федул.
— Разделиться нам надобить, — подал голос Никодмика.
— Ш-ш-ш, — старик Грязных оскалился, на внука палкой замахнулся. — Рот закрой. Будут яйца курицу учить!
— Малец дело говорит, — вступился Кукшин. — Растянемся на манер цепи, будем перекрикиваться. Так скорей Плуньку сыщем. Небось забился под какую корягу… Сидит-трясется. Кончай ты это, Прохор.
Старик Грязных уставился на него:
— Ослышался ли? — юродливым жестом приложил ладонь к уху.
— Кончай балаган, Прохор, — Кукшин потряс топором. — Попугали мальца и будет! Ну, сглупил. Ну подвел батьку под монастырь… Дак он по дурости же. Тринадцать годков же. Ну наплел про отца-то, язык без костей. Так это ж все уполномоченный этот, упыря кусок, подстилка евонная мамзелька, да коммунисты треклятые.
— Да ты никак Плуньку выгородить желаешь? — весело, недоверчиво прищурился старик.
Кукшин протянул ему топор:
— Забери, Прохор. Устал я… Ухожу.
Старик невольно принял протянутый ему топор.
Щурясь в полутьме, пытался углядеть лицо товарища — не шутит ли?
Кукшин, грузно хлюпая сапогами по болотной слякоти, и впрямь тронулся прочь — в туман.
— Ты куда ж это… Ты куда ж это, песий ты сын, собрался? — вполголоса, задыхаясь, забормотал старик. — Ты что же это? Ты думал, емтыть, тут забавы тебе? Променады лесные тебе тут? Попугаем гаденыша, да отпустим? По головке погладим, пряник сунем. А там авось и переубедим его ласкою да заботой… Так чтоли? Ты что же думаешь — я в игрушки играю с тобой, сука?!
Кукшин замедлил шаг, прислушиваясь, глянул на старика вполоборота, будто желая что-то сказать.
Страница
3 из 7
3 из 7