Работа для выродков

» тех, кто в самом деле знал, что нужно сделать для человечества, чтобы оно было счастливо по-настоящему, а не от тупости своей пожирая эрзацы, убивали быстрее остальных. «Они опередили время!» — Восклицали тогда. Нет. Нет. Нет. Они появились вовремя, просто тупые уже тогда ублюдки не хотели послушать их — помешало бы жрать и гадить по старинке. Если бы они родились сейчас, их убили бы еще быстрее. Так что они родились как раз вовремя. Просто время оказалось негодным для них.

Проститутка возвращается. Успела все — и купить, и ужалиться. И именно столько впорола, сколько и оговаривали, понимает, что с полной дозы может наделать глупостей, вроде того, что не вернуться, да и сдачу ей потом ее же сутенеры запихают в горло, просто от мысли, что я приду спросить на следующий день, что у них тут за бардак творится.

Сдачу я считаю, кладу в карман. У меня никогда не было бумажников — я не умею ими пользоваться, деньги просто рассовываю по карманам. Копить их я не коплю, просто трачу, пока не кончатся, а там иду за новыми. Моя корзина, набитая головами, позволит мне прожить, ничего не делая кроме того, что мне нравится, некоторое время, я быстро и легко спускаю суммы, которые мои коллеги скирдуют в основу будущего капитала, который позволит им уйти из волков в бараны.

Проститутка повеселела, точнее сказать, ожила. Курит свои, переминается с ноги на ногу и молчит.

— Ты умеешь петь? — Спрашиваю я.

— Да, — отвечает она.

— Хорошо?

— Да.

— Пой.

— Что?

— Что хочешь.

И она поет. У нее сильный, чуть с хрипотцой

голос, вполне годящийся, к примеру, для сцены кабака средней руки, а то и выше. Почему она тут, на улице? Героин?

— Почему ты тут? — Спрашиваю я, дождавшись конца песни.

— Тут поставили, — слегка теряется она.

— Да нет, почему ты еб… ся за гроши, вместо того, чтобы петь в кабаке, например? Героин? Так ты недавно в системе, — я знаю, что я говорю.

— Да нет. Рост, сложение, в общем, в кабаках я не покатила, — она щелчком отправляет окурок в дорогую машину, что едет мимо. Зло щелкает, зло. Окурок бьется в лобовое стекло и рассыпается искрами, уголек падает под капот. Я понимаю, почему она так расхрабрилась — кто бы ни ехал в этой машине, вряд ли ему захочется вставать и убеждаться, что я — это я. Мою рожу хорошо видно в свете фонарей и реклам. Да и корзина рядом. Да и даже если в машине едут люди, которые меня не знают вообще, то, раз катаются на такой тачке, то, как минимум, дружат с головой, а мой внешний вид и облик не вызывает у человека разумного желания затевать со мной конфликт. Так что выходка, за которую ей переломали бы ребра, становится для нее сегодня возможностью плюнуть миру в харю. Она уверена, что я не заступлюсь, но в этом не уверены те, кто едет в автомобиле. Я? Уверен, а в чем — не знаю и сам. Если машина встанет, я просто расстреляю ее, не дав открыть ни дверей, ни окон. Расстреляю с двух рук — в одном кармане моей длинной куртки у меня «Глок» с обоймой на тридцать три патрона, в другом — револьвер «Смит и Вессон», калибра пятьдесят. На какое-то время я забываю и о проститутке, и о своем товаре, сливаясь с рукоятками пистолета и револьвера, становясь с ними одним целым, делая их продолжением рук, а мозг становится пустым и чистым, как комнатка в семейном пансионе перед сдачей.

Машина уезжает, не сбавляя ходу. Разумно. Я выдыхаю, мой выдох превращается в два агрессивных столбика пара. Смешно. Наверное.

Я живу, где придется, ем, где придется, сплю с кем придется, не создавая ни привычек, ни точек обитания. Это своего рода плата за то, что я вне системы, но мне в этом состоянии легко и хорошо. Со мной нередко выходили на контакт те, кто хотел бы работать со мной, или кто хотел бы, чтобы я влился в его группу, на «моих условиях», естественно (гладко стелют, жестко спать), те, кто хотел, чтобы я сместил их босса и занял его место, в общем, многие хотели бы меня купить. Но меня нельзя купить.

Мир этот будет агонизировать еще долго. Мода на головы рано или поздно пройдет, начнется мода на что-то иное, не менее импозантное, то, что смогу предоставить лишь я и те, кто думает, что похож на меня. Все это — просто вибрации вашего мира, больные, тупые ублюдки. Охотник просто слушает их, держит руку на пульсе и вовремя меняет товар. Все. Дальше ваше стадо ломится к моему прилавку. Просто, скучно, надежно. Это вам не вклад в банк.

— Кто тебя пасет? — Спрашиваю я. Кажется, я придумал, чем занять какое-то время.

— Тут, за углом, ресторанчик «У дрозда», — отвечает она.

— Ты можешь быть лишь с одним человеком? — Спрашиваю я, — и, если можешь, то сколько?

— Пока не кончатся деньги на героин, — отвечает она, — и на еду.

— А если они не кончатся? — Я усмехаюсь. Что изменилось за тысячелетия? Я покупаю себе рабыню, чтобы была со мной.