Работа для выродков

Ходила со мной, если мне приспичит, на охоту, спала со мной, ела со мной, слушалась меня и пела. Даже не покупаю. Сейчас покажу.

— Пошли, — я беру корзину, проститутку за воротник и, слегка приподняв ее, иду за угол, к ресторанчику «У дрозда».

Миленько, кстати. Приятное с виду заведение, тут можно и кофе попить с девицей (если на улице ждет машина с шофером), перекусить, нанять убийцу, купить блядь. Да тут еще и комнаты сдают. Ростом проститутка маленькая, ее черная макушка не достает мне даже до плеча. Заходим. Я иду прямо к барной стойке и, приподняв свою покупку, ставлю ее на доску, среди бокалов и пепельниц. Хозяин бежит к нам, бармен сливается со стеной — рядом с проституткой я поставил и свою корзину, с которой в тепле поплыл снег и, окрашивая стойку розовым, закапал на пол.

— Сколько ты хочешь за эту девочку? Я имею в виду, насовсем? — Спрашиваю я. Здороваться я не хочу.

— Двадцать кусков, — отвечает хозяин заведения.

Я молча бью его в лицо прямо через стойку, между ног проститутки, что разделяет нас. Она так и стоит, держа ноги на ширине плеч, после того, как я поставил ее на стойку. Хозяин отлетает к стене с бутылками, бьется головой (несколько бутылок падают и разбивается, в воздухе сильно потянуло спиртным) и снова, отряхнувшись и утирая кровь с разбитого рта, суется к стойке.

— Мама здороваться тебя не учила, быдло? — Спрашиваю я.

— Добрый вечер, — он прячет глаза.

— Посмотри на меня, — говорю я. Я очень хочу увидеть в его глазах ненависть. Но там только страх.

— Двадцать, так двадцать, — я пожимаю плечами и аккуратно кладу на его стойку четыре головы. Денег у меня еще нет, вообще нет, кроме сдачи с сотни, сигареты я взял, разбив стекло автомата — сотенную он не принимал.

— Но… — Владелец слегка растерялся, это не его товар, как бы хэдхантеры не приняли его за нового конкурента, да и найти бы еще тех, кто это купит. Это только звучит просто — продам, сдам. Надо же знать, кому, верно? А он вне той структуры. Не как я, так что он найдет выход. Как и я нашел, точнее, создал. А он найдет.

— Мало? — Спрашивая я. Он знает цены, даже не зная покупателей. Они озвучены среди тех, кому надо знать, что творится под глянцевой шкурой этой вечной твари — города людей.

— Нет, — он, наконец, посчитал и понял, что, даже после выплаты комиссий, останутся ему его деньги. А то и чуть больше.

— Сдачи не надо, — я улыбаюсь. Он тоже. На пористой белой его коже обильно выступает пот. Руки он держит на виду, хотя я знаю, что сейчас, сквозь тонкую доску, мне прямо в живот смотрит ствол дробовика, прикрепленный там, под стойкой, на подвижный шарнир. Ему нужно просто опустить руку и нажать на спуск — дальше он станет владельцем моей корзины и проститутка останется при нем. Но он держит руки на виду, он положил их на столешницу, чтобы я мог их видеть. Св. Калькулятор. В его голове все на своих местах — я расплатился, он отстегнет и все будет хорошо. А разбитая рожа идет в счет комиссий, о которых я говорил.

— Вот и все, дикарь, — говорю я, — который даже не дорос до торговли, предпочитая натуральный товарообмен. Чем думали твои предки, ублюдок, позволив тебе родиться в мире, который они создали?

— Извините? — Он растерян, немудрено.

— Я говорю, почему папа не кончил на простынь, а мама скверно подмылась, — уточняю я.

— Отец хотел смену, — он нашел, наконец, с моей помощью точку опоры, — этот ресторанчик принадлежал еще моему прадеду.

— Который жил во времена, пока правил закон: «А оно тебе надо?» — уточняю я. Я знаю, что он согласится. Он бы согласился с чем угодно, не думая. Он так же болен этой болезнью, что позволила мне стать одним из плодов уродливого дерева эволюции мира — от «А оно тебе надо?» до «А оно тебе надо? Тогда отстегивай!». Хотя… Можно уже просто оставить два последних слова.

— Будешь стрелять, когда я пойду? — Спрашиваю я. Мне интересны его глаза, и, как я говорил, наплевать на смерть. Но он понимает, что зеркальные стекла дверей позволят мне увидеть его любое движение. И он знает, кто я. Это уж точно.

— Зачем? Мы же договорились! — Его удивление почти искренно. Мир «почти». Одна из причин того, что он стал таким, каким стал. «Почти» — страшный симптом болезни общества.

Я снимаю свою покупку со стойки, ставя ее на пол, потом снимаю корзину. Снимать одновременно и то, и другое я не стану — на секунду обе руки окажутся заняты. Это смерть. Мне все равно, но жить мне нравится, помните?

— Пошли, — хлопаю себя по бедру, как будто подзывая собаку и мы с проституткой выходим в ночь.

— Пойдем, мне надо скинуть товар барыгам, а потом надо будет тебя покормить. И самому тоже поесть. Да, да. Куплю, — она не успевает спросить, куплю ли я ей положенный дозняк, я это и сам знаю. Она кивает и торопливо шагает рядом со мной. Снег идет еще сильнее, но до утра машины-уборщики не выедут из гаражей.