Застывшие Чувства

Это из-за бледности и худобы. Он возможно даже мой ровесник, но никак не юнец. Его бы в порядок привести, — отмыть, отстирать. Одним словом в хорошие, хозяйственные руки… О, куда меня понесло».

— Краска подкатила к щекам и, чтобы не смущаться самой и не смущать хозяина мастерской, она вышла в кухню и привычно поставила кипятить чайник. На этот раз она принесла с собой какие-то продукты, памятуя, что у Гоши вечно в холодильнике шаром покати. И ещё два кирпича свежего горячего хлеба прямо из хлебозаводского магазинчика, что оказался странным образом по пути. «А то вечно он на сухомятке, прямо как Могудо из «Мук творчества».

— Мария взглянула через комнату на Гошу.

— А он и в самом деле похож на персонажа романа. Что ж, Эмиль Золя писал с натуры, он же был знаком со многими творческими личностями. Да, не поленился человек роман написать, а меня только на газетные статейки хватает».

После сытного завтрака или скорее обеда, Мария пробралась на диванчик в глубине студии, устроилась на нем как кошечка, только что не замурлыкала от удовольствия. На нее накатили тепло и уют окружавшей атмосферы. Гоша работал, а она принялась внимательно осматривать картины.

Сразу же выхватила взглядом серию для кафе, — она отличалась сиреневато-фиолетовыми тонами и резко очерченными контурами. Большинство других работ были выполнены в мягких светлых тонах. Городской пейзаж исчезающих улочек преобладал над остальными сюжетами.

Мария пробежала взглядом дальше и неожиданно выхватила ужасный образ. Человек с головой, похожей на перевернутую грушу, кричал стоя на мосту посреди жуткого по цвету и изломанности пространства. Она перевела взгляд на художника.

— Гоша, ты эту картину написал не после… похода к памятнику?

— Что? Кукую? Эту?! Нет, конечно, это же «Крик» Мунка. Я её для одного шизика копировал. Сразу было понятно, что откажется… Кстати, ваша газета тоже «Крик» называется.

— Да. Думаешь, в честь этой картины?

— Ну, не в честь же фильма. «Крик»— самое известное произведение Мунка. Считается, ему удалось передать охвативший героя ужас чисто художественными средствами: цветовой гаммой и извивающимися линиями, в центре которых находится герой.

— Гоша словно прочитал цитату из энциклопедии.

— Одним словом, это отчаяние человека. Картина так и называлась в начале. Думаю, ваша газета, это тоже крик отчаявшегося человека. Вы же об этом в основном пишете?

— Да и об этом тоже.

— По крайней мере, я как раз подошел под… попал в тему.

— Что ж, придется согласиться. Спорить не буду. Да и вообще, какое-то название у газеты должно быть.

— «Пробудись», например.

— Издеваешься?

— Шучу. Тебе нравится там работать?

— Не знаю. Может просто устраивает, может, ничего другого делать не умею. С чего вдруг такой вопрос?

— Так, показалось, что работа не очень радует тебя.

Мария была несколько обескуражена, второй человек подряд говорит ей о работе. Эрнест Иннокентьевич знает её давно, но Гоша? Практически ничего не зная о ней, вот так сразу понял, что работа ей в тягость. Как он это определил? Чутье художника или у нее на лице это написано? Марию опять бросило в жар. От переизбытка эмоций или здесь слишком жарко? Или это из-за близости… Она потянула душный ворот блузы и поджала ноги, стараясь стать как можно меньше. «Да что же это со мной творится? Смальков сказал бы просто, мол, мужика не хватает. Да, грубиян этот ВВС. А как бы это выразил Галиньш? А Георгий?» — Она перевела взгляд на холст, из-за которого художник был едва виден.

«Как же здесь хорошо! Зимой кажется ещё лучше, чем летом. Когда же я здесь была в последний раз?» — Мария Александровна Сафонова, журналистка газеты «Крик» стояла на льду озера и любовалась видом раифского монастыря. Она не хотела сюда ехать, как всегда нашла кучу отговорок. Тем не менее, друзья не стали её слушать и вытащили из дому почти силой. И вот она здесь, на белом и бескрайнем просторе огромного озера. Тишина. Кажется, слышно, как падают редкие снежинки. На Рождество здесь, в Раифе всегда людно, а потому шумно. Но это в самом монастыре и около него. Там она пробыла недолго. Походила, поглазела на приезжих, поставила свечку Николаю Угоднику. И вскоре ушла на озеро к проруби, где окунались в холодную воду люди верующие и всякие. Здесь ей отчего-то не понравилось. Мария побродила вокруг ледяных фигур любовно и с большим мастерством выполненных местными художниками. Так постепенно она и забрела в сторону от всех, в тишину и одиночество простора. На самом деле и до берега и до леса было близко, но редкий снежок, приглушая краски празднества, искажал расстояние. Марии было сейчас спокойно и как-то уютно на душе. Природа ли тому причина или что-то ещё? Размышлять не хотелось ни на миг. Даже возвращение в город, в квартиру, к рабочему столу, к будням, — все это казалось далеким и несбыточным событием.