Организм

Кажется, Павел его серьезно озадачил.

Лейтенант напомнил Павлу его самого, когда он стоял у продуктового магазина и провожал взглядом серый «Фольксваген». С того момента Павел чего только не передумал, пока волей-неволей не отыскал хоть какое-то решение.

— Знаете, — сказал Павел.

— В принципе этому есть одно объяснение. Я про сломанную ногу и все такое.

— Да?

Павел кивнул.

— Я как-то читал любопытную статью. Об одной малоизвестной болезни — нечувствительность к физической боли. И такое бывает. Болезнь очень-очень редкая. Если мне не изменяет память, во всем мире этим больны менее полусотни детей.

Рот у Седова приоткрылся еще шире — его озадачила информация, но скоро лейтенант оживился, лицо стало более осмысленным. Теперь невероятная история с мальчиком выглядела не так дико.

— Только представьте. Какой это кошмар для родителей. Да, эти дети никогда не плачут, если вдруг порежутся, обожгутся или ушибутся, но это хорошо лишь на первый взгляд. Не зная, что такое боль, не зная никакой грани, такой ребенок рискует в любой момент погибнуть. Он не обратит внимания, что у него сломалась нога, кость станет крошиться, пока не заметят родители. И таких вариантов множество.

Павел перевел дыхание. Он снова видел перед собой мальчика за магазином, и его удар по булыжнику.

— За такими детьми, — сказал Павел.

— Родителям нужно следить каждую минуту. Это несчастные люди.

Лейтенант покачал головой, как бы сочувствуя этим несчастным. Они помолчали, затем Павел сказал:

— Если только предположить, что новые жители — семьи именно с такими детьми, то… Наверное, сообща легче присматривать за ними?

Седов усмехнулся.

— Точно.

«Уазик» отъехал, и Павел, прощаясь, поднял руку.

Седов выглядел задумчивым, его первоначальное оживление поблекло. Павел почувствовал, что его объяснение лейтенанта по-настоящему не убедило.

Павел медленно пошел к дому. И понял, что его собственная уверенность в том, что он отыскал достойное объяснение, тает, превращается в ничто. Пока Павел рассказывал Седову о некогда прочитанной статье, он, можно сказать, убеждал сам себя. Но прошло всего пару минут, как все это показалось едва ли не глупостью.

Павел покачал головой.

— Что-то здесь не так.

В следующую секунду он вздрогнул, когда кто-то негромко сказал:

— Здрасте.

Павел не заметил, как поравнялся с первым домом, на крыльце которого стоял рыжеволосый парень, тощий и высокий, на вид — лет двадцать. Павел его не помнил. Наверное, Рыжеволосый был один из тех, кто давно покинул Велич, но иногда навещал родственников. Он смотрел на учителя, и, казалось, сомневался, стоило ли вообще здороваться.

Павел ответил на приветствие, осознав, что смотрел перед собой, но не видел, и Рыжеволосому показалось, что на нем задержали взгляд. Чтобы избавиться от неловкости, Павел кивнул на старый «Опель» вишневого цвета, стоявший во дворе:

— Твоя машина?

Рыжеволосый кивнул:

— Моя.

— Я — Павел. А ты?

— Сэм.

— В смысле Семен?

— Нет — Сэм, — у Рыжеволосого лицо слегка напряглось.

— Понятно. Будем знакомы, а то… я все-таки рядом живу. Так что… На побывку к родителям?

— Да. Я пойду, — Рыжеволосый открыл дверь.

— Идти надо.

Павел кивнул и попрощался. Почему-то Сэм не вызвал у него симпатии, но, подумав о новых семьях, Павел даже усмехнулся. Вот кто действительно не вызывал ничего хорошего.

Мужчина зрелых лет, которого в Величе знали, как Федорович, шел по шоссе с полной корзиной лисичек. Грибов в этом году народилось немало, а лисичек особенно.

Когда справа показалась тропа, уходящая к пустырю, Федорович остановился.

Его жена однажды порывалась напроситься к новым жителям в гости, но в последний момент передумала: не было веской причины, и сами семьи никого еще не приглашали. Она тогда долго злилась, и Федорович даже поругался с ней.

Он покосился на грибы в корзине и понял, что это самый подходящий повод постучаться в один из двух домов на пустыре. Он угостит новых жителей грибами, и тем наверняка придеться ответить взаимной любезностью — например, позвать его в гости. Конечно, супруга будет довольна.

В последнее время она только и говорила о новых жителях, постоянно находился какой-то повод, чтобы подолгу мусолить одну и ту же тему. Это уже раздражало Федоровича, и при мысли, что он угодит жене, все сомнения отпали.

Старик вышел к двум ветхим домам, заметил две серые иномарки и удовлетворенно кивнул: семьи у себя. Он направился к дому, за которым стоял «Фольксваген». Федорович уже представлял, как в поселке заговорят о нем, как о единственном, человеке, кто побывал в гостях у загадочных семей.