Добавить в моё избранное
23 мин, 55 сек 1787
Ну, вот и приехали, дальше — пешком.
Альберт остановил машину под фонарем, у тротуара. В этом месте, от асфальтовой мостовой ответвлялась небольшая, темная улица, на которой вместо асфальта, горбились бугры и зияли ухабы с морщинами засохшей грязи. Алик изящным, явно натренированным с целью поражать окружающих небывалой ловкостью, движением выхватил два электрических фонарика, и один протянул Михаилу.
― Держи, он тебе пригодится. И чтобы до места дойти, и там тоже: электричество ведь отрезали за неуплату.
― Там хоть крыша осталась? Или её за ящик водки заложили?
― Да брось ты, Мишка. Всего три ночи, а потом с сумкой денег тебя в любых апартаментах вылизывать будут.
Михаил махнул рукой, и принял фонарь. Он и в самом деле был незаменим на этой улице, ведь когда они покинули круг света от лампы на столбе, их поглотила чернильная темнота. Чтобы не поломать ноги в ямах, приходилось постоянно светить перед собой.
Они шли вдоль заборов сплошных и решетчатых, деревянных и чугунных, с торчащими из щелей ветками шиповника, норовящими уцепиться за рукав. Наконец, остановились у ворот деревянного забора, сколоченного без единой щелочки, и примыкавшего к ветхому двухэтажному домишке. Вернее, он был двухэтажным. Теперь первый этаж по самые окна осел в землю, а до подоконников второго можно было достать вытянутой рукой, слегка подпрыгнув.
Михаил скользнул лучом фонарика по нижним, наглухо заколоченным, окнам, пока не выхватил из тьмы очертания крыльца. Подойдя поближе, он заметил, что дверь наполовину скрыта в усыпанной прелыми листьями земле. Мишка хотел было грязно выругаться в сторону Алика, но заметил, что тот открывает калитку в заборе, которую сразу сложно было заметить.
― В твоем распоряжении весь второй этаж. Вход со двора.
― А что на первом?
― Когда-то очень давно тоже какие-то алкаши проживали. Потом не то пропали, не то померли. Наследники не объявились, а жилье после них было в таком состоянии, что даже мой знакомый, хозяин второго этажа, туда не совался. А он не из брезгливых. Крыльцо землей присыпали, а окна — заколотили, чтоб никто не лазил. Для спокойствия.
Друзья прошли во двор. Мишка осветил слегка покосившуюся стену с пустыми окнами. Повернув за угол, они обнаружили лестницу на второй этаж, упрятанную в наклонный дощатый рукав-пристройку. Помимо лестницы, и прилепленной к стене уборной, с этой стороны дома было ещё маленькое, размером с альбомный лист, окошко. Михаил направил на него фонарь, и вздрогнул: за мутным стеклом луч высветил светлое пятно, которое мгновенно исчезло, будто кто-то резко отпрянул от окна.
― Алик, тут точно никто не живет?
― Ни единой живой души. Сейчас сам убедишься, ― Алик шел впереди по скрипучим ступеням, и остановившись перед дверью, протянул руку к массивному висячему замку.
― Смотри, его больше года не трогали. Значит — внутри никого.
Михаил не стал спорить — он и сам уже думал, что с ним просто сыграли шутку усталость и тусклый свет фонарика. Он вошел в пустой дом вслед за Аликом. Тот вручил ему замок, и просил запереться изнутри. Через дверь крикнул, что с утра заедет, и, удаляясь, заскрипел ступенями.
Миша осветил комнату, и нашел подходящий, на первый взгляд, диван. Он пошлепал его ладонями, в попытке выстучать пыль, потом, не раздеваясь, прилег, и, незаметно для себя, уснул.
Проснулся Михаил от страшного грохота. Спросонья он подумал, что находится в московской общаге, и хотел уже матерно выругаться, чтобы утихомирить соседей-буянов. Однако, узорчатые отсветы, отбрасываемые сквозь оконные рамы и редеющие кроны ясеней фонарем, горящим на соседней улице, слабо, но озарили его временное пристанище.
Михаил услышал явственный шорох. Потом повторился грохочущий звук, и снова шуршание, сопровождаемое всхлипами и повизгиванием. Парень почувствовал, как у него закололо в затылке от напряжения — шумы доносились из глубины стен. «Крысы! И похоже здоровенные», — решил Миша, и поежился — он испытывал смешанные чувства к этим тварям. И в состав этой смеси входили отвращение, страх и ненависть.
Он встал, подошел к стене, и несколько раз ударил по ней кулаком. Шорохи стихли, но, спустя минуту, возобновились с удвоенной силой. Невидимые зверьки, в каком-то исступлении носились внутри стен, осыпая мозг временного жильца порциями пугающих шумов. Михаил несколько раз громко вскрикнул, в надежде спугнуть обитателей стен, но это не помогло. Тогда он крепко зажал уши ладонями, в надежде защитить мозг от раздражающей атаки агрессивных звуков.
Осенние ночи холодны, и Миша, наконец, ощутил прохладную сырость давно покинутого жилья. Он убрал руки от головы, чтобы взять фонарик. Звуки уже стихли. Облегченно выдохнув, Михаил осветил комнату, и нашел сваленные в углу одеяла. Он отобрал парочку наименее грязных, и, предварительно встряхнув их от пыли, укутался с головой.
Альберт остановил машину под фонарем, у тротуара. В этом месте, от асфальтовой мостовой ответвлялась небольшая, темная улица, на которой вместо асфальта, горбились бугры и зияли ухабы с морщинами засохшей грязи. Алик изящным, явно натренированным с целью поражать окружающих небывалой ловкостью, движением выхватил два электрических фонарика, и один протянул Михаилу.
― Держи, он тебе пригодится. И чтобы до места дойти, и там тоже: электричество ведь отрезали за неуплату.
― Там хоть крыша осталась? Или её за ящик водки заложили?
― Да брось ты, Мишка. Всего три ночи, а потом с сумкой денег тебя в любых апартаментах вылизывать будут.
Михаил махнул рукой, и принял фонарь. Он и в самом деле был незаменим на этой улице, ведь когда они покинули круг света от лампы на столбе, их поглотила чернильная темнота. Чтобы не поломать ноги в ямах, приходилось постоянно светить перед собой.
Они шли вдоль заборов сплошных и решетчатых, деревянных и чугунных, с торчащими из щелей ветками шиповника, норовящими уцепиться за рукав. Наконец, остановились у ворот деревянного забора, сколоченного без единой щелочки, и примыкавшего к ветхому двухэтажному домишке. Вернее, он был двухэтажным. Теперь первый этаж по самые окна осел в землю, а до подоконников второго можно было достать вытянутой рукой, слегка подпрыгнув.
Михаил скользнул лучом фонарика по нижним, наглухо заколоченным, окнам, пока не выхватил из тьмы очертания крыльца. Подойдя поближе, он заметил, что дверь наполовину скрыта в усыпанной прелыми листьями земле. Мишка хотел было грязно выругаться в сторону Алика, но заметил, что тот открывает калитку в заборе, которую сразу сложно было заметить.
― В твоем распоряжении весь второй этаж. Вход со двора.
― А что на первом?
― Когда-то очень давно тоже какие-то алкаши проживали. Потом не то пропали, не то померли. Наследники не объявились, а жилье после них было в таком состоянии, что даже мой знакомый, хозяин второго этажа, туда не совался. А он не из брезгливых. Крыльцо землей присыпали, а окна — заколотили, чтоб никто не лазил. Для спокойствия.
Друзья прошли во двор. Мишка осветил слегка покосившуюся стену с пустыми окнами. Повернув за угол, они обнаружили лестницу на второй этаж, упрятанную в наклонный дощатый рукав-пристройку. Помимо лестницы, и прилепленной к стене уборной, с этой стороны дома было ещё маленькое, размером с альбомный лист, окошко. Михаил направил на него фонарь, и вздрогнул: за мутным стеклом луч высветил светлое пятно, которое мгновенно исчезло, будто кто-то резко отпрянул от окна.
― Алик, тут точно никто не живет?
― Ни единой живой души. Сейчас сам убедишься, ― Алик шел впереди по скрипучим ступеням, и остановившись перед дверью, протянул руку к массивному висячему замку.
― Смотри, его больше года не трогали. Значит — внутри никого.
Михаил не стал спорить — он и сам уже думал, что с ним просто сыграли шутку усталость и тусклый свет фонарика. Он вошел в пустой дом вслед за Аликом. Тот вручил ему замок, и просил запереться изнутри. Через дверь крикнул, что с утра заедет, и, удаляясь, заскрипел ступенями.
Миша осветил комнату, и нашел подходящий, на первый взгляд, диван. Он пошлепал его ладонями, в попытке выстучать пыль, потом, не раздеваясь, прилег, и, незаметно для себя, уснул.
Проснулся Михаил от страшного грохота. Спросонья он подумал, что находится в московской общаге, и хотел уже матерно выругаться, чтобы утихомирить соседей-буянов. Однако, узорчатые отсветы, отбрасываемые сквозь оконные рамы и редеющие кроны ясеней фонарем, горящим на соседней улице, слабо, но озарили его временное пристанище.
Михаил услышал явственный шорох. Потом повторился грохочущий звук, и снова шуршание, сопровождаемое всхлипами и повизгиванием. Парень почувствовал, как у него закололо в затылке от напряжения — шумы доносились из глубины стен. «Крысы! И похоже здоровенные», — решил Миша, и поежился — он испытывал смешанные чувства к этим тварям. И в состав этой смеси входили отвращение, страх и ненависть.
Он встал, подошел к стене, и несколько раз ударил по ней кулаком. Шорохи стихли, но, спустя минуту, возобновились с удвоенной силой. Невидимые зверьки, в каком-то исступлении носились внутри стен, осыпая мозг временного жильца порциями пугающих шумов. Михаил несколько раз громко вскрикнул, в надежде спугнуть обитателей стен, но это не помогло. Тогда он крепко зажал уши ладонями, в надежде защитить мозг от раздражающей атаки агрессивных звуков.
Осенние ночи холодны, и Миша, наконец, ощутил прохладную сырость давно покинутого жилья. Он убрал руки от головы, чтобы взять фонарик. Звуки уже стихли. Облегченно выдохнув, Михаил осветил комнату, и нашел сваленные в углу одеяла. Он отобрал парочку наименее грязных, и, предварительно встряхнув их от пыли, укутался с головой.
Страница
2 из 7
2 из 7
