Добавить в моё избранное
24 мин, 2 сек 6875
Светлую мебель сменила другая — из очень дорогого африканского дерева, тёмного, с неожиданно солнечными прожилками. На полах появились настоящие иранские ковры с комнату величиной. Огромная детская была давно заброшена. Луиза жила в модной квартире в центре города, купленной отцом. Её брат продолжал жить в родительском доме. И даже спал на кровати — конечно, другой, взрослой и удобной, но поставленной на то же место, что и прежняя. Пришло время и ему выбирать, где учиться дальше. Были предложены все, допускаемые в таком случае варианты — теперь отец, ставший президентом компании, мог оплатить любую alma mater. Совершенно неожиданно Виктор наотрез отказался поступать на экономический — на чём настаивал Папа, который всё ещё продолжал надеяться, что со временем сын заменит его в бизнесе. Тогда, сообща, был выбран филологический факультет известного университета. Виктор поступил туда с легкостью и начал учиться, кажется, даже получая от этого удовольствие. Каковы же были изумление и ужас родителей, когда они узнали, что мальчик самостоятельно перевёлся на богословский факультет того же университета. Скандал, разразившийся под крышей дома, был чудовищным. Папа кричал, что не станет платить за обучение мракобесию, что сын ни во что не ставит интересы семьи, и вообще сошёл с ума! Мама бросалась то к нему, то к Виктору, который выслушивал упрёки с выражением упрямой покорности на лице, и пыталась сдерживать слезы. А сестра, вызванная отцом, молчала. Для неё многое изменилось за эти годы. Она сумела понять кое-что, остающееся недоступным для большинства людей. Понять, и использовать в своих интересах. И пускай ей приходилось делать нечто, недозволенное моралью, оказавшейся на самом деле ничем иным, как только человеческой глупостью и закомплексованностью, она не пугалась необычных ходов. А обычные пути человеческих судеб просчитывала теперь с той же лёгкостью, с какой компьютер выдавал статистические выкладки.
Сейчас, повернувшись спиной к семье, она смотрела в окно и жалела, что нельзя закурить. Она-то давно ждала от братца подобного. И хотя ему — это ему-то! — было вначале дано больше, чем ей, он так и не смог пересилить свой страх и воспользоваться тайным преимуществом. Едва выпутавшись из паутины родственных связей, влип в другую — церковных постулатов, храмовых традиций, христианской философии. Луизе было и грустно, и смешно одновременно. Вик остался «маленьким» — глупым, ничтожным мальчишкой, которого можно было только пожалеть. Впрочем, своим поступком он облегчил ей дальнейшую жизнь. Она это прекрасно понимала и собиралась в самом ближайшем будущем этим воспользоваться. Ткать собственную паутину казалось делом куда более привлекательным, чем безвольно болтаться в липких нитях любви, морали и нравственности.
Дослушав отца, Виктор молча ушел в свою комнату, но вскоре вернулся с небольшой сумкой в руках.
— Мне дали грант, — сказал он, пока отец набирал воздуха для новой рулады, — поэтому деньги мне не нужны. Я буду звонить… Он быстро обнял Маму, коротко глянул в спину сестре, неподвижно стоящей у окна, и быстро пошёл прочь. Дверь хлопнула.
Луиза встрепенулась и бросилась обнимать наконец-то расплакавшуюся мать. В волосах той уже вовсю серебрилась седая паутина лет, и девушке на мгновение стало жаль эту женщину — стареющую, прожившую лучшие годы своей жизни, теряющую красоту. Скоро, скоро её не станет. И отец останется совсем один. На кого ему опереться, чтобы достойно пройти свой путь — до могилы? Только на неё, на Луизу. Но это потом! А сейчас она успокоит мать. Она будет с ней ласкова и внимательна, и даже вернётся в этот дом, чтобы окружить родителей заботой — удушливой и крепкой нитью, которую все они так жаждут получить от своих детей. Способы достижения цели, которым научила её темнота, шевелящаяся под кроватью брата, срабатывали всегда и везде. Ей и делать ничего не надо, сверх того, что сделает любая любящая дочь. А жаль! Те самые необычные ходы, недозволенные моралью поступки развлекали Луизу несказанно. Но было единственное, чего она не стала бы делать с целью развлечь себя. Она никогда не причиняла брату вреда. Не настраивала против него Папу, хотя могла бы сделать это гораздо раньше — когда заметила, что в старших классах Вик увлёкся духовной литературой. Не мешала ему самореализовываться так, как он того хотел. Не высмеивала и не травмировала своими колкими высказываниями. В конфликте с родителями всегда занимала его сторону. До сегодняшнего дня. Трудно сказать, как Луиза поступила бы, прегради он ей дорогу к цели? Впрочем, он самоустранился. Как всегда. А сегодня пришло время, когда ей нужно будет слегка отдалиться от него. Бедный, бедный маленький Вик… Хотя, зачем жалеть того, у кого есть друг более могущественный, нежели все остальные? Могущественный и равнодушный паук. Холодное высшее существо, цели которого никому не известны — Господь Бог. Вот уж у кого стоит поучиться достигать их — через все тернии и препоны, через боль и страдания миллиардов живых существ!
Сейчас, повернувшись спиной к семье, она смотрела в окно и жалела, что нельзя закурить. Она-то давно ждала от братца подобного. И хотя ему — это ему-то! — было вначале дано больше, чем ей, он так и не смог пересилить свой страх и воспользоваться тайным преимуществом. Едва выпутавшись из паутины родственных связей, влип в другую — церковных постулатов, храмовых традиций, христианской философии. Луизе было и грустно, и смешно одновременно. Вик остался «маленьким» — глупым, ничтожным мальчишкой, которого можно было только пожалеть. Впрочем, своим поступком он облегчил ей дальнейшую жизнь. Она это прекрасно понимала и собиралась в самом ближайшем будущем этим воспользоваться. Ткать собственную паутину казалось делом куда более привлекательным, чем безвольно болтаться в липких нитях любви, морали и нравственности.
Дослушав отца, Виктор молча ушел в свою комнату, но вскоре вернулся с небольшой сумкой в руках.
— Мне дали грант, — сказал он, пока отец набирал воздуха для новой рулады, — поэтому деньги мне не нужны. Я буду звонить… Он быстро обнял Маму, коротко глянул в спину сестре, неподвижно стоящей у окна, и быстро пошёл прочь. Дверь хлопнула.
Луиза встрепенулась и бросилась обнимать наконец-то расплакавшуюся мать. В волосах той уже вовсю серебрилась седая паутина лет, и девушке на мгновение стало жаль эту женщину — стареющую, прожившую лучшие годы своей жизни, теряющую красоту. Скоро, скоро её не станет. И отец останется совсем один. На кого ему опереться, чтобы достойно пройти свой путь — до могилы? Только на неё, на Луизу. Но это потом! А сейчас она успокоит мать. Она будет с ней ласкова и внимательна, и даже вернётся в этот дом, чтобы окружить родителей заботой — удушливой и крепкой нитью, которую все они так жаждут получить от своих детей. Способы достижения цели, которым научила её темнота, шевелящаяся под кроватью брата, срабатывали всегда и везде. Ей и делать ничего не надо, сверх того, что сделает любая любящая дочь. А жаль! Те самые необычные ходы, недозволенные моралью поступки развлекали Луизу несказанно. Но было единственное, чего она не стала бы делать с целью развлечь себя. Она никогда не причиняла брату вреда. Не настраивала против него Папу, хотя могла бы сделать это гораздо раньше — когда заметила, что в старших классах Вик увлёкся духовной литературой. Не мешала ему самореализовываться так, как он того хотел. Не высмеивала и не травмировала своими колкими высказываниями. В конфликте с родителями всегда занимала его сторону. До сегодняшнего дня. Трудно сказать, как Луиза поступила бы, прегради он ей дорогу к цели? Впрочем, он самоустранился. Как всегда. А сегодня пришло время, когда ей нужно будет слегка отдалиться от него. Бедный, бедный маленький Вик… Хотя, зачем жалеть того, у кого есть друг более могущественный, нежели все остальные? Могущественный и равнодушный паук. Холодное высшее существо, цели которого никому не известны — Господь Бог. Вот уж у кого стоит поучиться достигать их — через все тернии и препоны, через боль и страдания миллиардов живых существ!
Страница
4 из 7
4 из 7
