Над собой

Погоня, а это была погоня, судя по голосам, гналось за ним трое минимум, а так же, самое смешное, поспешало, судя по высокому вокалу, и существо, которому он сорвал рабочую смену.

Ему было весело. Весело и свободно. Как когда-то, давно, когда даже имя его звучало как-то иначе. Как когда-то, когда ему было пятнадцать-шестнадцать лет. Отработал почти хорошо, только вот девочку, что мальчик, отпустил он зря. Надо было делиться с ней потом и все. И идти обратно. А теперь что?

А теперь самое веселье и поперло!

— Держи, поперло! — Прогремел иерихонской трубою его голос над темными здесь улочками, двориками и тупиками, жутковатенького вида.

Впереди маячила какая-то темная витрина, поневоле ставшая зеркалом, а потом тянулась уже какая-то полная чернота. Стену, что ли, выкрасили, ироды? Думать дальше было некуда — витрина сделала свое дело.

Витрина может уходить! Герой наш резко сел на корточки и, летевший за ним экзекутор с битой, споткнулся, перешел в полет и ударился головой в стекло. Выбраться оттуда он не пытался, а на треск звонка сигнализации обращать внимание было некогда. Второй из его мужеподобных преследователей резко кинул лоу-кик, не попал, повторил, повторил, он бил и бил, с обеих ног, с огоньком, с энтузиазмом, но попал раза два, да и то убого. Кончилось все простым, если смотреть, как полено, «цуки», которое нанес наш герой и угодивший зловредному азиату прямо в солнечное сплетение, а чтобы уж не думалось, прибавил от широты душевной в подбородок с колена. Человек улетел в то самое черное нечто, что начиналось от витрины и послышался плеск. Это было просто черная гладь каких-то скверных вод, а отсутствие электричества, новой Луны и поджимающее время не дали ему рассмотреть это вначале.

— Тю! Да тут ишшо и морэ! — Воскликнул наш герой с непередаваемой одесской интонацией, которая далась ему, скажем честно, так себе.

Третьему, который третьим и подбежал, было явно нечего ловить. Русский весил раза в два больше и только что снарядил двух старших товарищей не то в морг, не то в больницу, если успеть.

— Я не хочу драться! Дай мне достать друзей! — Отчаянно завопил он, когда русский побежал к нему. Кадыкастая девица убого, но бегло перевела это на английский. Сейчас и дальше писать станем по-русски. Знайте, что разговоры там велись на английском. Кроме тех, что на русском.

— Вынимаешь — отдаешь все деньги мне. И свои. Не хочешь — сброшу обоих следом.

— Кадыкастенькая девочка попыталась профессионально улыбнуться и русский резкой пощечиной сломал ей нос, присовокупив: «Это чтобы не мерещилось, что все прошло хорошо. Деньги. Сюда. Все» Он вывалил содержимое сумочки на асфальт, взял бумажник, подтянул к себе завывающее среднеполое существо и выудил еще денег, из-за резинки чулок и из бюстгальтера, где покоились вполне себе претендующие на размер второй силиконовые груди.

Процедуру он повторил еще трижды, а того, кто показал ему границу земного и морских хлябей, даже слегка помог вытащить. Слегка? Собственно, сам и вытащил, при содействии среднеполого и третьего пацифиста.

Дожидаться благодарности, как и полиции, он не стал, а быстро, уверенно зашагал туда же, откуда пришел. Он рассчитал верно — такой наглости от него не ждал никто — ни проехавшие навстречу две патрульные машины (он отчаянно махал им рукой, указывая себе за спину и корча жуткие рожи, стараясь дать понять, что творится там черт-те что), ни пробежавшая мимо него кодла ребят, словно в одной форме отлитые с теми, кто его догнали. Шпана. Сутенеры. Скучно. Сюда он приехал забыть о снегах России и просто пожить, поработать для себя. У Океана. Он всегда мечтал об океане. Но вид ночного Сой-Ковбоя разбудил в нем какую-то затихшую, как казалось ему, струнку — и она отозвалась. Итоги — озабоченный с тяжелым сотрясением мозга, бабомужик со сломанным носом, два полутрупа (или два трупа) и свидетель. Два. Мужебаба молчать не станет. И немного денег. Ну, чайку попить. На свои и своего. Он сел на маленькую скамеечку и спокойно пил чай, попутно думая, не грабануть ли ему какой магазинчик, или не приобрести ли оружие посерьезнее, хотя бы в том же «Cold Steel»?

Тяжелое, черное желание завозилось у него в груди. Хотелось безнаказанной жестокости, то, что было — это так. Подачка на ту сторону. Ему было мало простой драки. Город напоминал ему город из фильма «Город Грехов», значит, тут было можно все. Просто знать — где и как?

А чего он хочет-то? Купить тесак и раскромсать кого-нибудь в черном тупике? Вломиться в беззащитный домик с пожилыми людьми и детьми и устроить там Сонгми? Ограбить самую беззащитную лавочку, раскидать товары, что ему надо-то?

Безнаказанность — это не беспредел, хотя всякий беспредел — от безнаказанности. Нужна безнаказанность — ищи тех, кто ее продает.

Тут обнаружил он, что поодаль от него, но на ту же лавочку, присело это среднеполое.