Следы на снегу

Задумавшись я совсем забыл о дистанции и, наехав на идущего впереди Рустама, боком повалился в рыхлый снег. Сквозь стоявший в ушах гул я слышал изумленный возглас Жени и громкий хруст — так ломаются о колено сухие ветки, приготовленные специально для розжига.

На спину я перевернулся с пятого или шестого раза.

Обломанный кусок лыжи торчал из снега на уровне колен, палок не было вовсе. Во рту — терпкий привкус древесины. Неподалеку тихо покашливали и чем-то шуршали. Разом заскрипели сосны, в лицо, забивая дыхание, ударил порыв ветра. «Тише! Тише! — кричал Рустам вдалеке.

— Заткнись, тебе говорят!». В ответ весело засмеялись, заулюлюкали. Я попытался подняться, но рука подломилась, и я снова упал в снег. Над головой появилась и тут же пропала неясная тень. Бесформенная, стремительная.

Чертовы лыжи!

Однако лыж на ногах уже не было. Я кое-как перевернулся на бок, подтянул к себе колени, уперся ладонями в снег, рывком поднялся.

Никого.

Сердце бешено заколотилось.

Я в панике осмотрелся по сторонам: ну хоть кто-нибудь!

Наперебой скрипели потревоженные сосны, завывал ветер, облака медленно ползли по небосводу. На снегу вырисовывали чудной узор хаотичные следы.

Так — я склонился над следами, — здесь стоял Рустам, здесь я, здесь Женя. Вот палки, вот обломки лыж. Моих лыж. Где остальные? Ага, лыжня уходит в лес. Кинули, гады. Хотя, постой. По лыжне шел один человек. Второй где? Я снова завертел головой: нет, нет, нет… стоп. Не может быть… Идеально круглая проталина — сантиметров сорок в диаметре, какие остаются от перезревшего мха. Подошел, сел на корточки, осторожно дотронулся до сухой травы ладонью. Тепло. Снег по краям проталины острый, смерзшийся, таким порезаться недолго. А мох-то где?

Снова раздался шорох, кто-то закашлялся. Совсем недалеко.

Я поднялся и еще раз обошел этот пятачок, где недавно топтались Рустам с Женей, не оставив после себя ничего, кроме уходящей в лес лыжни и странной проталины.

Надо идти по лыжне, понял я. Не возвращаться же одному. Ида не просто убьет, она еще пытать будет. За одни лыжи шкуру снимет, за палки… не знаю, но фантазия у нее хорошая.

А сосны все скрипели, и будто бы слышалась в этом скрипе нудная, бесконечная мелодия, для которой написаны скучные, бессмысленные слова, и каждое из них по отдельности имеет огромное значение, множество значений, как отдельно взятый голос в гомонящей толпе мудрецов.

Мох продолжал светиться под толщей снега, и чудилось, что больше и больше становилось зеленых пятен от минуты к минуте — такого не бывало даже в самые первые, самые урожайные ночи.

Снег жадно проглатывал ноги, и вырывать их приходилось яростно, с силой, выламывая образовавшуюся снизу ледяную корку. Два раза кричал Рустам, он снова призывал к тишине и порядку. Шорох и кашель больше не повторялись, зато появился новый, действующий на нервы звук. Словно дрались на палках двое мальчишек, представляющих себя отважными мушкетерами. Они бились за прекрасную даму: нападали, отражали нападение, делали выпады, кружили, открывались, старались выбить деревянную шпагу из цепких пальцев противника.

Минут через двадцать деревья расступились, и я вышел на небольшую поляну, сплошь покрытую льдом. Здесь лыжные следы обрывались, однако мне уже было не до этого. В трех метрах надо льдом, раскинув в стороны руки, висел человек. Повернутая набок голова его мелко дрожала, а пристегнутые к ногам лыжи бились друг о друга, создавая тот самый звук боя. На груди у человека что-то бледно-зелено светилось, отчего спокойное, недвижное лицо приобретало страшный, мертвенный оттенок. Господи, подумал я, это ведь Женя. Тот самый, который час назад сидел в доме и спокойно разговаривал о безбедном будущем, об открывающихся горизонтах. Тот, чья машина стоит сейчас в деревне (черт, сколько прошло времени? месяц? меньше? уже не сосчитать). Я говорил, я предупреждал про деда. Да, чего теперь.

Вдруг зеленое пятно зашуршало, поползло по Жениной груди и глухо шмякнулось об лед. Аккуратно, чтобы не упасть, я шагнул на поляну. Потом, удерживая равновесие при помощи рук, стал медленно продвигаться к лежащему под Женей предмету, а, приблизившись, только хмыкнул. То был самый обыкновенный полиэтиленовый пакет, наполненный чертовым мхом. Я опустил задницу на лед и скрестил перед собой ноги. Замечательно! Что прикажете делать? Можно забрать пакет и уйти домой на растерзание Иде. Или отправиться в лес на поиски Рустама, что само по себе — безумство. Еще можно впасть в истерику, материть во весь голос деда, биться об лед, слепо ломиться через лес и найти там загадочный домик… «Все, хватит, — я потряс головой.

— Забираю пакет и ухожу. Пусть Ида делает, что хочет: пинает, пытает, убивает. К черту». Протянув руку, я схватил пакет, потащил к себе, но тот неожиданно лопнул, и на лед выкатилась рация.