Живой труп

Я быстро догонял её, и она уже не оборачивалась, слыша мои шаги прямо за спиной. Наконец, я снова решился обратиться к ней, подумав, что зря так за ней бегу, только перепугал ещё больше:

Да не бойтесь вы, я хороший! — со всей возможной ласковостью в голосе, — Я не маньяк, девушка. Хотите, я вас обгоню и впереди пойду?

Она обернулась, задыхаясь, и посмотрела прямо на меня распахнутыми от ужаса глазами, из-под шапочки выбивались растрёпанные рыжеватые волосы. Она только всплеснула ручками в красных вязаных рукавичках и зажала рот. Глаза её мне показались чёрными.

Где-то рядом со мной пронёсся горячий красный ветер. Чёрт! Я знаю, что это. Я испытывал подобное, не часто, всего два раза в жизни, но я знаю, что это такое! Вокруг таял снег, и жаркий суховей с шелестом пересыпал раскалённый мелкий песок. Я понял, что немедленно умру, если она прогонит меня. И умирая, буду приползать каждую минуту, униженно моля хотя бы о глотке воды. Я готов был расстелиться под ногами послушной шелковистой травой, только бы она не брезговала ступить на мою землю.

Я не знал её, и понимал, что это глупо. Но мне и не надо было ничего узнавать. Я готов был спасать её от всего света, если бы она в том нуждалась, и уже оправдал все самые жуткие преступления, которые она могла совершить. Короче, в одну секунду мне стало безразлично всё, кроме её имени. Я изо всех сил напыжился, чтобы из глаз у меня не полились слёзы — чего не хватало! — и умоляюще прошептал:

Как Вас Зовут?

А вокруг всё менялось с катастрофической быстротой. Нежнейшие белые цветы восторга моментально никли, обугленные чёрным сомнением. Что-то шелестело и кружилось. Я мучительно прислушивался к торопливому гулу в собственной груди, где внезапно увеличившийся орган испытывал одновременно и тупую боль, ударяясь в стиснутые рёбра, и странный восторг, как безумная птичка, решившая во что бы то ни стало долететь до солнца. И не отрываясь, смотрел на неё. На огромные глаза в пушистых ресницах, на тонкий носик, усыпанный блёстками солнца, на бледные, подсвеченные изнутри розовым губы, на хрупкий, словно бы неуверенной рукой сделанный, абрис подбородка. Я знал, что безнадёжно с этим бороться. Я сразу капитулировал, признав за ней бесспорную и разгромную победу. И только ожидал решения: какова она будет, милость победителя? Видимо, что-то она почувствовала. Сглотнула, глядя мне прямо в глаза и, нервно улыбаясь, ответила голосом, в котором слышались слёзы:

Вы меня напугали… И сейчас пугаете… Можно, я пойду? — её робкий вопрос удивил меня.

Я ждал приказаний. Она не могла не почувствовать, что я в её власти. Девушки это всегда безошибочно чувствовали, и пользовались, надо сказать, этой властью с огромным удовольствием, превышая всякие разумные границы. А здесь… «Боже, да она просто Ангел!» — приблизительно так прозвучал Голос с Небес в моей голове. Это был окончательный приговор.

Скажите, как вас зовут. Я не хотел пугать вас, простите-извините, — я немножко шутовски перед ней раскланивался, удивляясь своей наглости.

Люба, — прошептала она, опуская глаза, из которых вдруг побежали прозрачные капельки по её нежным щекам.

Да что же вы, Любушка. Да идите, ради Бога, только не плачьте. Я не буду вас пугать… — я махнул рукой, растерянно переминаясь перед ней, ощущая, что сейчас тоже заплачу.

Правда? — она шмыгнула носом, быстро взглянув на меня.

В её глазах по-прежнему метался испуг, а ещё — робкая благодарность. Я растерялся совсем. Что же это она, действительно решила, что я насиловать её собираюсь? Я отступил назад, в тень. Люба, недоверчиво взглянув, медленно шагнула, пятясь от меня, потом вдруг резко развернулась и поспешно, почти бегом, кинулась к станции. Я глядел вслед, ощущая полную пустоту вокруг: единственный смысл моей жизни на всех парах удалялся к станции.

Я ещё проводил её, чтобы чего не случилось. Но очень осторожно, и издали. Я же обещал не пугать. Люба может невесть чего вообразить, если снова услышит меня сзади.

Я стоял в тени перрона и, задрав голову, глядел, пока она не уехала. А потом безнадёжно уселся прямо в снег.

Ты где шлялся, придурок! — гневно встретил меня трясущийся Харя, когда я, полностью обезвоженный, припёрся домой уже под утро.

Я понял, что пора идти только когда почувствовал, что уже знакомая одурь начинает медленно заливать мозги. И, собрав все силы, поволокся назад. Не хватало, в довершение всех бед, замёрзнуть на улице. Поэтому в дом я ввалился на последнем издыхании. Слабая искорка сознания едва мерцала сквозь толщу мутного холода.

Ох, Харя, не ругайся… Я, кажется, влюбился… Что! — он выпучился на меня, схватившись за живот.

Я сейчас пойду, посплю, — пробормотал я, — а потом всё тебе расскажу.

Последнее, что я слышал, было жуткое ржание Хари. Он визжал и хрюкал, закатываясь истеричным хохотом, и сползал по стенке.