22 мин, 25 сек 15016
Женщина подошла к тазику и наклонилась.
— Ой! — зачерпнула воды Самария.
— Она холодная.
— Да, госпожа, — Лиз кивнула и протянула полотенце.
— Почему ты не нагрела? Не могу же я мыться в таком… Нет, я все же умоюсь.
— У нас мало дров, госпожа. Пусть тепло идет на подогрев комнат.
— И поэтому в замке так холодно? — Самария собралась с духом, окунула лицо в воду и с фырканьем, брызгами отпрянула.
— Королева без народа, без еды, воды и дров. Впрочем, нет, воды у меня как у барбоски блох, — кивнула она на затопленную низину за окном.
— Пшена и воды, как в тюрьме. Не находишь? Мой замок точно тюрьма. Или все королевство? Разве это не прекрасно, Лиз? Я — хозяйка своей тюрьмы.
— Не думаю, госпожа.
Самария вздохнула и начала стягивать одежду.
— Омоюсь вся.
— Ваше высочество… — лицо Лиз приняло растерянный вид.
— Вы в синяках.
— Что?
Королева подошла к зеркалу и убедилась в правдивости слов служанки: кровоподтеки неровными пятнами опутывали все тело. Багровые, зеленоватые, лиловые, желтые — всех размеров и цветов.
— Откуда?
Самария завершила банные процедуры и при помощи служанки надела платье:
— Лиз, у меня от холода зубы ноют.
— У нас закончился чистящий порошок, полагаю, поэтому, госпожа, — старушка развела руками.
— Не напоминай. Да уж, беда с нашим королевством. Завтрак?
— Да, каша ждет, ваше высочество.
— Не знаю, что хуже: пшено или яйца.
Королева прошла в коридор и тут же погрузилась в черноту.
Вновь лестница. Самария бредет по ступенькам, то зовет Марию, то пытается удалиться от невидимого преследователя. Изредка отдыхает.
Смех?
В круге света внизу — мужчина: тощий, горбатый, в одном грязном исподнем. Мерзко хихикает, вытянув вперед шею, и смотрит на мешки у своих ног. Чем-то он напоминает Самарии гуся из сказки или крысу.
— Послушай… — чувствуя недоброе, устремляется к незнакомцу Самария.
— Ты не знаешь, где выход? Я спускаюсь, спускаюсь, но лестница и не хочет кончаться.
— Зачем? — мужчина косится на королеву правым глазом, — точно рыба или птица, — и тараторит: — Зачем, зачем, зачем?! Зачем! — переходит на срывающийся фальцет. Кривая ухмылка обнажает отвратительно длинные и желтые зубы.
— Я хочу покинуть это место… — Самария практически чувствует смрад, что вьется зеленоватыми клубами изо рта человека.
— Зачем! — бьет визг по барабанным перепонкам, и тут же сменяется шепотом.
— Поиграй со мной. Они такие хрупкие… Легко сломать, но нельзя играть.
Ненормальный смотрит на мешки, под которыми натекли багровые лужицы, и снова хихикает: подбородок запрокинут, шея вытянута. Растут на глазах гнилые зубы.
— Что… — Самария отходит от ползущей по ступеням жидкости и видит только огромные желтые резцы: они заполняют все пространство и скребут, скрипят, царапают по камням лестницы.
— Поиграй! — крик, эхо, крик.
Шуршит на низкой ноте тишина.
— Лиз, я даже ложкой двинуть не могу, все суставы болят. Как старуха, — лицо Самарии, теперь чахло-желтое, с шелушащейся кожей, исказилось от боли.
За окном трапезной — запотевшим, покрытым сеточкой струек — терзал землю нескончаемый дождь. Убаюкивал дробным перестуком капель и превращал измочаленную почву в грязный поток.
— Вы заболели, госпо… — долговязая Лиз закашлялась: она и сама выглядела не лучше.
— Как же холодно… — камин в этот раз не зажигали; и королева, — высохшая, удивительно отощавшая за последнюю неделю, — завернулась в одеяло.
— Никогда так холодно не было.
Неловкими пальцами женщина развернула письмо и снова вчиталась в небольшие, но красивые буквы:
«Матушка, я жду вас. Знаю, вы и сами рады бы прокатиться в горы. Здесь, в конце концов, свежий воздух, хвойные… здоровью полезно, а глазу приятно.
Впрочем, гнилую основу всего этого вы и так знаете. Спешу сказать, что открыл одну мистическую и пугающую закономерность.
Нет, начну не с нее. Вчера я уговорил работника исторического общества Арканвича отвести меня в Чистилище (так называется самый нижний уровень в тюрьме, где и приводились в исполнение большинство приговоров).
В жизни не встречал столь жуткого места. Одна лестница чего стоит — всего двенадцать ступеней, но из-за этих каменных лиц с пустыми глазами; из-за темноты и тесноты; из-за душного и спертого воздуха, наконец, — спуск показался мне бесконечным. Внизу — орудия пыток и лишения жизни (не чета своим собратьям на верхних уровнях) и запутанная система для оттока телесных жидкостей. Все время, пока был там, я принюхивался, боясь и одновременно желая почувствовать запах смерти, несомненно пропитавший за века эти стены.
Страница
3 из 7
3 из 7