Добавить в моё избранное
22 мин, 25 сек 15017
И знаете, кажется, я его уловил, — меня затошнило, и до вечера невыносимо раскалывалась голова.
Тем хуже мне стало, когда ночью я читал доклад начальника тюрьмы. Речь идет о камере шестьдесят семь. Вроде бы обычная — я, помнится, не раз проходил мимо во время посещений исторического общества — но никто из ее постояльцев не был казнен. Все эти несчастные покончили с собой.
Повстанцы, насильники, заблудшие души. К моему ужасу, оказался там и Армин Дамер. По иронии судьбы каннибал проглотил собственный язык за пять часов до казни.
Попадались и хорошие люди. Особенно мне было жалко одну девушку — Марию Джейн Келли. Она убила мужа (если верить газете, тот был порядочным гадом и смерть заслужил), а потом совершила самоубийство. Говорят, она пела, пока душа не оставила бедное тело.
И так все заключенные из той камеры. Меня страх пробирает до самой макушки, когда думаю об этом.
Пойду на озеро — искупаюсь, пока тепло. Надо развеяться, а то не по себе от этих кошмаров.
Повторюсь, что жду вас. Вразумите меня речами о скорой женитьбе на какой-нибудь пухленькой герцогине. Ваш сын».
— Негодник, — Самария улыбнулась и, отложив письмо, с трудом придвинула яйцо на серебряно-ажурной подставке.
— «Яичко-яичко, скок-скок, и ты — птичка», — бесцветно, но красиво продекламировала королева. Взяла воспетый предмет и ловко перебросила из одной руки в другую.
— Смотри, Лиз. Смотри, как я уме… Яйцо выскользнуло и, цокнув об столешницу, грохнулось на пол.
— Ох, нет. Что же я… Разбилось, — начала собирать останки женщина.
— Лиз, зови стражу, одной мне тут не справиться, — Самария развела руками.
— Хотя у меня нет стражи. Ни стражи, ни придворных — даже яйца теперь нет.
— Сварю другое, ваше высочество, — служанка устало поднялась.
— Не надо. С двумя яйцами мне не совладать.
Королева почистила остатки еды, немного откусила и застонала вдруг.
— Госпожа? — испуганно подошла Лиз.
— Ваше… Самария наклонилась к столу: ладонь прижата ко рту, глаза остекленели.
— Госпожа?!
Королева схватила тарелку и выплюнула в нее еду — недожеванную и от крови ярко-красную.
— Как болит, — Самария ощупала челюсть, затем засунула в рот пальцы и что-то вытащила.
— Ваше высочество? — на лице старушки от страха проступили кости.
— Зуб, Лиз, — покрытая алыми полосами рука повернулась к служанке.
«Дзинь», — жалобно зазвенела посуда, когда теряющая сознание королева навалилась на стол.
Снова бесконечная лестница. Самария спускается несколько часов или дней, изредка зовет Марию.
Тишина. Шаги преследователя. Нет, опять тишина.
В круге света вдали королева замечает фигуру — она стоит спиной — в халате и смирительной рубашке, рукава которой стянуты сзади. На голове — металлический намордник.
Безотчетный страх вынуждает идти как можно тише.
Шаг. Другой. Фигура неподвижна.
Лестница узкая, и королева двигается боком — боясь даже краем платья задеть человека.
Еще шаг: сзади черная бездна, в нескольких сантиметрах перед Самарией — смирительная рубашка. Отвратительно пахнет гнилью. Королева смотрит на желтовато-старую ткань в багровых и коричневых пятнах и боится отвести взгляд.
И тут фигура начинает поворачиваться… Самария закричала, вне себя от ужаса, и вскочила на постели. На кресле перед ней сидела Лиз. Извечно-ласково смотрела карими глазами.
— Лиз, прекрати спать в моей комнате! — завизжала королева, давясь и кашляя от наполнившей рот густой жидкости. В воздухе еще стоял нестерпимый запах.
— Ты… ты меня пугаешь!
— Простите… — удивленно-обиженно поднялась долговязая служанка, — госпожа. Я сей же час отправлюсь к себе.
На улице, как, впрочем, и в комнате, было темно. Изредка дождик барабанил в окно — точно перебирал водяными пальцами.
«Кап-та-да-дам. Кап-та-да-дам».
— Стой, — отдышалась Самария и зашуршала одеялом.
— Зажги свет, что-то с простынями.
Старушка вышла и быстро вернулась с высоким подсвечником. Оранжевый шар света хлынул в комнату, забрался на кровать и… вырвал из сумрака мокрое белье — бледно-алое и сморщенное, будто сброшенная змеей кожа.
— Кровь? Какой день? Лиз?! Какой день? — запричитала королева, отодвигаясь от пугающих простыней.
— Второе сентября, ваше высочество, — на лицо Лиз падали дрожащие тени от огоньков свечек, и невозможно было понять: испугана она, или спокойна.
— Еще рано. Ваше высочество, вы… вся… Самария дрожала: от гуляющих по комнате сквозняков; от холодной воды, которой тщетно вместе с Лиз пыталась смыть кровь; от невыносимой боли в суставах; от страха, слабости, унижения… Дрожала и плакала.
А кровь неторопливо и как-то размеренно сочилась из тела королевы — из носа, глаз, ушей, волосяных луковиц.
Тем хуже мне стало, когда ночью я читал доклад начальника тюрьмы. Речь идет о камере шестьдесят семь. Вроде бы обычная — я, помнится, не раз проходил мимо во время посещений исторического общества — но никто из ее постояльцев не был казнен. Все эти несчастные покончили с собой.
Повстанцы, насильники, заблудшие души. К моему ужасу, оказался там и Армин Дамер. По иронии судьбы каннибал проглотил собственный язык за пять часов до казни.
Попадались и хорошие люди. Особенно мне было жалко одну девушку — Марию Джейн Келли. Она убила мужа (если верить газете, тот был порядочным гадом и смерть заслужил), а потом совершила самоубийство. Говорят, она пела, пока душа не оставила бедное тело.
И так все заключенные из той камеры. Меня страх пробирает до самой макушки, когда думаю об этом.
Пойду на озеро — искупаюсь, пока тепло. Надо развеяться, а то не по себе от этих кошмаров.
Повторюсь, что жду вас. Вразумите меня речами о скорой женитьбе на какой-нибудь пухленькой герцогине. Ваш сын».
— Негодник, — Самария улыбнулась и, отложив письмо, с трудом придвинула яйцо на серебряно-ажурной подставке.
— «Яичко-яичко, скок-скок, и ты — птичка», — бесцветно, но красиво продекламировала королева. Взяла воспетый предмет и ловко перебросила из одной руки в другую.
— Смотри, Лиз. Смотри, как я уме… Яйцо выскользнуло и, цокнув об столешницу, грохнулось на пол.
— Ох, нет. Что же я… Разбилось, — начала собирать останки женщина.
— Лиз, зови стражу, одной мне тут не справиться, — Самария развела руками.
— Хотя у меня нет стражи. Ни стражи, ни придворных — даже яйца теперь нет.
— Сварю другое, ваше высочество, — служанка устало поднялась.
— Не надо. С двумя яйцами мне не совладать.
Королева почистила остатки еды, немного откусила и застонала вдруг.
— Госпожа? — испуганно подошла Лиз.
— Ваше… Самария наклонилась к столу: ладонь прижата ко рту, глаза остекленели.
— Госпожа?!
Королева схватила тарелку и выплюнула в нее еду — недожеванную и от крови ярко-красную.
— Как болит, — Самария ощупала челюсть, затем засунула в рот пальцы и что-то вытащила.
— Ваше высочество? — на лице старушки от страха проступили кости.
— Зуб, Лиз, — покрытая алыми полосами рука повернулась к служанке.
«Дзинь», — жалобно зазвенела посуда, когда теряющая сознание королева навалилась на стол.
Снова бесконечная лестница. Самария спускается несколько часов или дней, изредка зовет Марию.
Тишина. Шаги преследователя. Нет, опять тишина.
В круге света вдали королева замечает фигуру — она стоит спиной — в халате и смирительной рубашке, рукава которой стянуты сзади. На голове — металлический намордник.
Безотчетный страх вынуждает идти как можно тише.
Шаг. Другой. Фигура неподвижна.
Лестница узкая, и королева двигается боком — боясь даже краем платья задеть человека.
Еще шаг: сзади черная бездна, в нескольких сантиметрах перед Самарией — смирительная рубашка. Отвратительно пахнет гнилью. Королева смотрит на желтовато-старую ткань в багровых и коричневых пятнах и боится отвести взгляд.
И тут фигура начинает поворачиваться… Самария закричала, вне себя от ужаса, и вскочила на постели. На кресле перед ней сидела Лиз. Извечно-ласково смотрела карими глазами.
— Лиз, прекрати спать в моей комнате! — завизжала королева, давясь и кашляя от наполнившей рот густой жидкости. В воздухе еще стоял нестерпимый запах.
— Ты… ты меня пугаешь!
— Простите… — удивленно-обиженно поднялась долговязая служанка, — госпожа. Я сей же час отправлюсь к себе.
На улице, как, впрочем, и в комнате, было темно. Изредка дождик барабанил в окно — точно перебирал водяными пальцами.
«Кап-та-да-дам. Кап-та-да-дам».
— Стой, — отдышалась Самария и зашуршала одеялом.
— Зажги свет, что-то с простынями.
Старушка вышла и быстро вернулась с высоким подсвечником. Оранжевый шар света хлынул в комнату, забрался на кровать и… вырвал из сумрака мокрое белье — бледно-алое и сморщенное, будто сброшенная змеей кожа.
— Кровь? Какой день? Лиз?! Какой день? — запричитала королева, отодвигаясь от пугающих простыней.
— Второе сентября, ваше высочество, — на лицо Лиз падали дрожащие тени от огоньков свечек, и невозможно было понять: испугана она, или спокойна.
— Еще рано. Ваше высочество, вы… вся… Самария дрожала: от гуляющих по комнате сквозняков; от холодной воды, которой тщетно вместе с Лиз пыталась смыть кровь; от невыносимой боли в суставах; от страха, слабости, унижения… Дрожала и плакала.
А кровь неторопливо и как-то размеренно сочилась из тела королевы — из носа, глаз, ушей, волосяных луковиц.
Страница
4 из 7
4 из 7
