Добавить в моё избранное
22 мин, 25 сек 15018
Собиралась вязким комком горле, набухала под ногтями, стекала из промежности на усохшим ногам и капала, капала, капала на пол.
— Я разваливаюсь. Или гнию? — Самария посмотрела в зеркальце: желто-пергаментное лицо, слипшиеся волосы, почерневшие зубы шатаются и выпадают один за другим, а десны набухли синюшными волдырями. И запах! Запах, что преследовал женщину с момента пробуждения и казался лишь иллюзией, — исходил изо рта самой королевы.
— Вы поправитесь, госпожа, — закончила стелить чистое белье Лиз.
— Отдохнете и поправитесь. Ложитесь, госпожа, я пока сварю пшена. Вот, почитайте новое письмо.
Самария схватила листок и торопливо развернула:
«Матушка, я вас заждался. Неужто столько дел у государства?
Я понял, почему художник нарисовал того палача — Лазаруса. Я все понял и… Нет, по порядку.
302 год стал одним из самых кровавых в истории королевства. Убийства, ритуалы древних богов, восстания. И даже Арканвич поддался темному искушению — за неполный месяц в городке исчезли двадцать три девушки. Никто не мог понять, что происходит, пока один пьянчужка, что блуждал поздно ночью, не увидел убийцу, — тот выкидывал очередное тело в озеро. Представляете? Боже, а я там купался!
Кошмаром Арканвича оказался Лазарус. Да, как ни сложно поверить, но человек, вершивший правосудие, сам стал преступником. Как? Почему? Мне думается все дело в той ауре смерти, что пропитывает тюрьму и поныне от крыши до основания, — это место не могло не свести с ума любого, кто ежедневно проливал внутри кровь.
Знаете, я нашел несколько описаний палача и был поражен, до чего тот изменился за год работы в тюрьме.
На момент приезда в Арканвич это был «высокий, худощавый молодой человек, не лишенный приятных манер и какой-то юношеской робости».
А тут описание во время суда: «… горбун и скелет. Передние резцы больше обычного и желты, отчего заключенный выглядит как некое животное».
16 октября 302 года Лазаруса осудили на смерть через распятие. Приговор должен был быть приведен в исполнение на следующий день, и заключенного отвели ночевать в камеру шестьдесят семь. Понимаете?
Утром бывшего палача нашли с вскрытыми венами — он перерезал их зубами.
Ужасное место. Плохое. Все жители Арканвича представляются мне теперь подлыми изощренными монстрами, что заманивают жертв. Даже милейший в общении хозяин пансиона! А озеро? На дне его — тела двадцати трех несчастных девушек, и всякий раз, когда я сажусь в обычную ванну, кажется, будто их руки тянутся ко мне.
Матушка, вы должны что-то сделать с этим местом. Прошу вас, приезжайте как можно быстрее. Ваш сын».
Королева вскочила и, захрипев от боли, поплелась к выходу.
Темный коридор, еще один; спуск в никуда. Босые ноги Самарии чавкающе шлепали по холодным плитам, и этот звук рождал многоголосое эхо, громом раскатывался по пустынному замку.
Наконец Фиолетовая зала — женщина кинулась к картине и тут же, еще приближаясь, поняла: палач на репродукции и ненормальный из сна были одним человеком. То есть… вся троица из снов — заключенные камеры шестьдесят семь?!
Самария устало прислонилась лбом к картине и прикрыла глаза.
Тошнота. Тьма. Проблеск?
Бесконечная лестница. В круге света растет прямо из ступеней огромное дерево. Среди его корней — могилка; рядом стоит Мария.
Она поет — голосом красивым и воздушным:
— «Умер, леди, умер он, Умер, только слег.
В голове зеленый дрок, Камушек у ног».
— Мария… Девушка замечает королеву и улыбается.
— О нет, все хорошо. Только грустно мне, что положили его в холодную землю.
— Кого?
— Мужа моего. Она убила его, а я — ее, теперь мы все в расчете. Или нет? Ах, все это какая-то куролесица. Все тут кого-то убивают.
— Кто она? — замотала головой Самария.
— О ком ты все время говоришь? Я никого не уби… — Сестра моя. Ах, вот и она.
Свет гаснет, в наступившей темноте Самария слышит душераздирающий визг Марии.
Секунда. Минута. Час. Вечность во мраке и тишине.
Свет загорается, и сбоку от лестницы проступает исполинский крест: тонет в бездне основанием, завис пугающей массой дерева и смолы. Распятая Мария уже не шевелится, только кровь течет из прибитых ржавыми гвоздями запястий и ног.
Ночь.
— Лиз? Лиз?! — еле слышно позвала Самария служанку. Привалилась на секунду к стене и побрела дальше: шатаясь, морщась от боли в коленях и покрытых коркой запекшейся крови ступнях.
В руке королева сжимала очередное письмо — нашла его у двери своей комнаты.
«Матушка, мне вас не хватает. Вашей железной руки и уверенности, внушающих страх и уважение не только нашему народу, но и соседним королевствам. Где же вы?
У меня одни вопросы… и сложно начинать с чего-то одного, сложно сосредотачиваться.
— Я разваливаюсь. Или гнию? — Самария посмотрела в зеркальце: желто-пергаментное лицо, слипшиеся волосы, почерневшие зубы шатаются и выпадают один за другим, а десны набухли синюшными волдырями. И запах! Запах, что преследовал женщину с момента пробуждения и казался лишь иллюзией, — исходил изо рта самой королевы.
— Вы поправитесь, госпожа, — закончила стелить чистое белье Лиз.
— Отдохнете и поправитесь. Ложитесь, госпожа, я пока сварю пшена. Вот, почитайте новое письмо.
Самария схватила листок и торопливо развернула:
«Матушка, я вас заждался. Неужто столько дел у государства?
Я понял, почему художник нарисовал того палача — Лазаруса. Я все понял и… Нет, по порядку.
302 год стал одним из самых кровавых в истории королевства. Убийства, ритуалы древних богов, восстания. И даже Арканвич поддался темному искушению — за неполный месяц в городке исчезли двадцать три девушки. Никто не мог понять, что происходит, пока один пьянчужка, что блуждал поздно ночью, не увидел убийцу, — тот выкидывал очередное тело в озеро. Представляете? Боже, а я там купался!
Кошмаром Арканвича оказался Лазарус. Да, как ни сложно поверить, но человек, вершивший правосудие, сам стал преступником. Как? Почему? Мне думается все дело в той ауре смерти, что пропитывает тюрьму и поныне от крыши до основания, — это место не могло не свести с ума любого, кто ежедневно проливал внутри кровь.
Знаете, я нашел несколько описаний палача и был поражен, до чего тот изменился за год работы в тюрьме.
На момент приезда в Арканвич это был «высокий, худощавый молодой человек, не лишенный приятных манер и какой-то юношеской робости».
А тут описание во время суда: «… горбун и скелет. Передние резцы больше обычного и желты, отчего заключенный выглядит как некое животное».
16 октября 302 года Лазаруса осудили на смерть через распятие. Приговор должен был быть приведен в исполнение на следующий день, и заключенного отвели ночевать в камеру шестьдесят семь. Понимаете?
Утром бывшего палача нашли с вскрытыми венами — он перерезал их зубами.
Ужасное место. Плохое. Все жители Арканвича представляются мне теперь подлыми изощренными монстрами, что заманивают жертв. Даже милейший в общении хозяин пансиона! А озеро? На дне его — тела двадцати трех несчастных девушек, и всякий раз, когда я сажусь в обычную ванну, кажется, будто их руки тянутся ко мне.
Матушка, вы должны что-то сделать с этим местом. Прошу вас, приезжайте как можно быстрее. Ваш сын».
Королева вскочила и, захрипев от боли, поплелась к выходу.
Темный коридор, еще один; спуск в никуда. Босые ноги Самарии чавкающе шлепали по холодным плитам, и этот звук рождал многоголосое эхо, громом раскатывался по пустынному замку.
Наконец Фиолетовая зала — женщина кинулась к картине и тут же, еще приближаясь, поняла: палач на репродукции и ненормальный из сна были одним человеком. То есть… вся троица из снов — заключенные камеры шестьдесят семь?!
Самария устало прислонилась лбом к картине и прикрыла глаза.
Тошнота. Тьма. Проблеск?
Бесконечная лестница. В круге света растет прямо из ступеней огромное дерево. Среди его корней — могилка; рядом стоит Мария.
Она поет — голосом красивым и воздушным:
— «Умер, леди, умер он, Умер, только слег.
В голове зеленый дрок, Камушек у ног».
— Мария… Девушка замечает королеву и улыбается.
— О нет, все хорошо. Только грустно мне, что положили его в холодную землю.
— Кого?
— Мужа моего. Она убила его, а я — ее, теперь мы все в расчете. Или нет? Ах, все это какая-то куролесица. Все тут кого-то убивают.
— Кто она? — замотала головой Самария.
— О ком ты все время говоришь? Я никого не уби… — Сестра моя. Ах, вот и она.
Свет гаснет, в наступившей темноте Самария слышит душераздирающий визг Марии.
Секунда. Минута. Час. Вечность во мраке и тишине.
Свет загорается, и сбоку от лестницы проступает исполинский крест: тонет в бездне основанием, завис пугающей массой дерева и смолы. Распятая Мария уже не шевелится, только кровь течет из прибитых ржавыми гвоздями запястий и ног.
Ночь.
— Лиз? Лиз?! — еле слышно позвала Самария служанку. Привалилась на секунду к стене и побрела дальше: шатаясь, морщась от боли в коленях и покрытых коркой запекшейся крови ступнях.
В руке королева сжимала очередное письмо — нашла его у двери своей комнаты.
«Матушка, мне вас не хватает. Вашей железной руки и уверенности, внушающих страх и уважение не только нашему народу, но и соседним королевствам. Где же вы?
У меня одни вопросы… и сложно начинать с чего-то одного, сложно сосредотачиваться.
Страница
5 из 7
5 из 7
