Добавить в моё избранное
21 мин, 10 сек 19999
С резким выдохом, наполненным перегаром, на меня полетело крошево зубов. Тотчас пальцы обдало жаром, и нестерпимая боль ужалила, грозя парализовать всю руку.
Нет, я не содрал кожу. Судя по тому, как скривилась и изогнулась основная фаланга среднего пальца, я его сломал. Впрочем, травма не помешала мне перевернуть неприятеля и усесться на него, крепко прижав к полу. В нос била невыносимая вонь: смрад давно немытого тела и все тот же перегар, ставший, по-видимому, неотъемлемой частью этого существа.
— Держи его, папа, — зашипела дочка, шаря под кроватью. Правая часть ее лица представляла собой сплошную ссадину, а мягкие ткани над скулой обильно кровоточили.
— Бей вот этим! Разбей ему башку!
С улыбкой и взглядом безумного шляпника она вложила в мою руку кухонный молоток и даже показала, как именно нужно поставить точку в поединке, завершавшем мою месть. И я ударил в точности так, как дочка мне это продемонстрировала.
Прошло всего ничего с момента перелома, однако травма не позволила закончить начатое, и удар не получился завершающим наши с дочкой бесконечные мучения. Молоток скользнул по черепу, содрав скальп, бухнул об пол. Убийца изогнулся, но держал я его по-прежнему крепко и не позволил вырваться.
Мне требовался верный взмах для точного удара. Я высоко вскинул руку, сжимая рукоять кухонного молотка так, что осколки от стакана впились еще глубже, и тут пелена закрыла глаза, невозможно больно ожгло в груди, и дыхание сбилось.
— Папочка? Папочка! Что ты… Когда пелена сошла, я уже лежал на боку, притянув ноги в животу и судорожно хватая ртом воздух.
— Чё, падла старая, сердечко ёкнуло? — спросил застывший надо мной убийца, после схватки еле переводивший дух.
Слух мой был заполнен невнятной какофонией, а на некое подобие колокольного перезвона накладывались шумы и вовсе чего-то потустороннего. Громко и с надрывом говорила дочь, однако я, как ни напрягался, ничего не понимал. Слышал. Довольно четко слышал. Просто не понимал. Она, кажется, предлагала своему мучителю что-то сделать в обмен на то, что он не причинит нам вреда.
Взяв молоток, убийца пнул меня в район солнечного сплетения. Перед глазами рванул фейерверк небывалой красоты, и мир через секунду померк.
Не имею представления, сколько времени я провел в беспамятстве. Без движения тело окаменело, словно у покойника в морге, и потому скверно слушалось. Я так бы и лежал, уперев взгляд в сломанную пополам кровать дочери, но как-то умудрился перевернуться.
Мысли в голове практически отсутствовали, и сначала я утомительно долго вспоминал обстоятельства, при которых вернулся с прогулки, очутился в комнате на втором этаже. Я даже не был уверен, что нахожусь в собственном доме. Мешавшее мне широкое облако тумана, плававшее перед глазами, постепенно развеялось, и вскоре удалось немного сфокусировать зрение.
Еще не все собралось воедино в моем восприятии, когда я увидел тело, висевшее под потолком, на крюке, предназначенном для люстры. Голые ноги в потеках подсохшей крови медленно крутились надо мной. На стопах, на голенях я различил группы точек в строгой последовательности. Такие следы оставляет кухонный молоток, к примеру, на куске свинины.
Полагая, что смогу дотянуться до дочери, я поднял руку вверх. Средний палец, как это ни странно, больше не выглядел сломанным. Он был грязным, кривым, с пожелтевшим обгрызенным ногтем. И при этом сломанным он не был!
И самые длинные фаланги четырех моих пальцев покрывали татуировки в виде перстней, блеклые, ставшие серыми и плохо различимыми. Я вспомнил, как мне накололи их в мои первые две «ходки», как я гордился ими. К слову, на пояснице у меня есть еще одна татуировка, не такая расплывшаяся, и которой я отнюдь не горжусь. Ее мне сделали насильно.
Оглядевшись, я не признал места. Труп, болтавшийся под потолком, внезапно истаял, исчез. Вокруг царило чудовищное запустенье. Ни обоев на стенах, ни досок на полу, даже двери и обломки мебели отсутствовали. Здесь все было отдано во власть хлама неясного происхождения, грязи и туч пыли.
Память вернулась. Вспомнилось все, до мельчайших деталей. Никаких прогулок, никакой семьи или собственного коттеджа в уединенном поселке на границе с лесом. Ничего подобного в моей жизни никогда не существовало. Забравшись в пустовавший и неплохо обставленный дом, я собрал то, что мог унести, и выглянул в окно, чтобы проверить двор. В доме по соседству, на втором этаже, девочка-красавица примеряла джинсы, а во дворе худощавый парень возился с дверью сарая.
Я всех убил. Не стоило. Понимаю. Откуда-то взявшийся старик едва меня не прикончил, да, вот незадача, свалился сам, держась за сердце и хрипя. Предположи я, во что это выльется в конечном счете, не знаю, решился бы или нет.
Но почему я переживал последний час из жизни старика, чертового старого пердуна? И что стряслось с домом?
Нет, я не содрал кожу. Судя по тому, как скривилась и изогнулась основная фаланга среднего пальца, я его сломал. Впрочем, травма не помешала мне перевернуть неприятеля и усесться на него, крепко прижав к полу. В нос била невыносимая вонь: смрад давно немытого тела и все тот же перегар, ставший, по-видимому, неотъемлемой частью этого существа.
— Держи его, папа, — зашипела дочка, шаря под кроватью. Правая часть ее лица представляла собой сплошную ссадину, а мягкие ткани над скулой обильно кровоточили.
— Бей вот этим! Разбей ему башку!
С улыбкой и взглядом безумного шляпника она вложила в мою руку кухонный молоток и даже показала, как именно нужно поставить точку в поединке, завершавшем мою месть. И я ударил в точности так, как дочка мне это продемонстрировала.
Прошло всего ничего с момента перелома, однако травма не позволила закончить начатое, и удар не получился завершающим наши с дочкой бесконечные мучения. Молоток скользнул по черепу, содрав скальп, бухнул об пол. Убийца изогнулся, но держал я его по-прежнему крепко и не позволил вырваться.
Мне требовался верный взмах для точного удара. Я высоко вскинул руку, сжимая рукоять кухонного молотка так, что осколки от стакана впились еще глубже, и тут пелена закрыла глаза, невозможно больно ожгло в груди, и дыхание сбилось.
— Папочка? Папочка! Что ты… Когда пелена сошла, я уже лежал на боку, притянув ноги в животу и судорожно хватая ртом воздух.
— Чё, падла старая, сердечко ёкнуло? — спросил застывший надо мной убийца, после схватки еле переводивший дух.
Слух мой был заполнен невнятной какофонией, а на некое подобие колокольного перезвона накладывались шумы и вовсе чего-то потустороннего. Громко и с надрывом говорила дочь, однако я, как ни напрягался, ничего не понимал. Слышал. Довольно четко слышал. Просто не понимал. Она, кажется, предлагала своему мучителю что-то сделать в обмен на то, что он не причинит нам вреда.
Взяв молоток, убийца пнул меня в район солнечного сплетения. Перед глазами рванул фейерверк небывалой красоты, и мир через секунду померк.
Не имею представления, сколько времени я провел в беспамятстве. Без движения тело окаменело, словно у покойника в морге, и потому скверно слушалось. Я так бы и лежал, уперев взгляд в сломанную пополам кровать дочери, но как-то умудрился перевернуться.
Мысли в голове практически отсутствовали, и сначала я утомительно долго вспоминал обстоятельства, при которых вернулся с прогулки, очутился в комнате на втором этаже. Я даже не был уверен, что нахожусь в собственном доме. Мешавшее мне широкое облако тумана, плававшее перед глазами, постепенно развеялось, и вскоре удалось немного сфокусировать зрение.
Еще не все собралось воедино в моем восприятии, когда я увидел тело, висевшее под потолком, на крюке, предназначенном для люстры. Голые ноги в потеках подсохшей крови медленно крутились надо мной. На стопах, на голенях я различил группы точек в строгой последовательности. Такие следы оставляет кухонный молоток, к примеру, на куске свинины.
Полагая, что смогу дотянуться до дочери, я поднял руку вверх. Средний палец, как это ни странно, больше не выглядел сломанным. Он был грязным, кривым, с пожелтевшим обгрызенным ногтем. И при этом сломанным он не был!
И самые длинные фаланги четырех моих пальцев покрывали татуировки в виде перстней, блеклые, ставшие серыми и плохо различимыми. Я вспомнил, как мне накололи их в мои первые две «ходки», как я гордился ими. К слову, на пояснице у меня есть еще одна татуировка, не такая расплывшаяся, и которой я отнюдь не горжусь. Ее мне сделали насильно.
Оглядевшись, я не признал места. Труп, болтавшийся под потолком, внезапно истаял, исчез. Вокруг царило чудовищное запустенье. Ни обоев на стенах, ни досок на полу, даже двери и обломки мебели отсутствовали. Здесь все было отдано во власть хлама неясного происхождения, грязи и туч пыли.
Память вернулась. Вспомнилось все, до мельчайших деталей. Никаких прогулок, никакой семьи или собственного коттеджа в уединенном поселке на границе с лесом. Ничего подобного в моей жизни никогда не существовало. Забравшись в пустовавший и неплохо обставленный дом, я собрал то, что мог унести, и выглянул в окно, чтобы проверить двор. В доме по соседству, на втором этаже, девочка-красавица примеряла джинсы, а во дворе худощавый парень возился с дверью сарая.
Я всех убил. Не стоило. Понимаю. Откуда-то взявшийся старик едва меня не прикончил, да, вот незадача, свалился сам, держась за сердце и хрипя. Предположи я, во что это выльется в конечном счете, не знаю, решился бы или нет.
Но почему я переживал последний час из жизни старика, чертового старого пердуна? И что стряслось с домом?
Страница
5 из 6
5 из 6
