Вопль

Антон, конечно, подумал, что это я кричал. Его неверие раздражало меня, но мне не хотелось тратить время на доказывание того, что вопль существует. Погоди, наступит час и ты поверишь в этот реальный абсурд! — думал я.

Выйдя на улицу, я едва различил Антона в конце квартала и бросился догонять. Он торопился мне что-то показать — мы почти бежали.

— Как в моем сне, — взволнованно говорил он, вспоминая приснившуюся погоню.

Мы шли по хорошо знакомому мне переулку. Пару лет подряд я ходил через него к одной девице, частенько провожал ее поздней ночью. Фонари тут никогда не горели и я, пробираясь в кромешной тьме, перешагивал бордюры и люки так словно у меня имелся третий глаз. Сейчас этот переулок был завален сгнившей листвой, черными ветками, всевозможными предметами быта, которые выбрасывали из окон многоэтажек мародеры. Попадались трупы животных и людей, меня тошнило от этого места и от мысли, что ничего из прошлой жизни уже никогда не вернуть обратно.

Антон привел меня к трупу. Вот значит, что он хотел мне показать… Тело было прикрыто картонной коробкой, из-под нее торчали ноги в высоких до колен сапогах.

— Женщина из твоего сна? — тихо спросил я.

— Не совсем, — после небольшой паузы ответил он и покачал головой.

— Белого плаща на ней нет, хотя если бы он был — я бы сошел с ума, уж слишком много совпадений.

— Мы уже давно имеем право сойти с ума, — заметил я.

— Как долго она здесь?

— Труп свежий. Думаю, смерть нашла ее прошлой ночью.

— Это ты ее накрыл?

Антон утвердительно кивнул.

— Сними картон.

— Тебе этого лучше не видеть, — покачал головой он.

— Не знаю, как я буду спать… Я наклонился и осторожно, чтобы не коснутся мертвеца, отодвинул картон. Я даже не успел взглянуть на тело. Безумный, исполненный смертельного ужаса вопль, оглушил нас до боли нарастающим смерчем децибел. Он продолжал звучать, когда я поднявшись, смотрел на труп. Это было нечто невообразимое. Или ужас исказил лицо мертвой женщины или по нему проехал каток… Действительно — я не мог этого понять, и вспоминая жуткую картину думал: ужас или каток… может быть кирпич или гантель… А если не кирпич и не гантель, а все таки ужас — то перед чем?

Антон был поражен прозвучавшим, рядом с нами воплем. Его зрачки расширились, он поджался, словно в ожидании удара и мне казалось, что душа его покинула тело. Лицо мертвой женщины он уже видел ранее, и потому ничто ему не помешало, если можно так выразится — полностью ощутить невесть откуда прозвучавший в ноябрьском воздухе вопль.

— Ты слышал это? — тихо спросил он меня, оглядываясь по сторонам.

Я находился во власти увиденного, наверное, также, как он во власти услышанного. Глядя на труп девушки, я представлял себе ее жуткую смерть под аккомпанемент этого, пронзающего душу и тело вопля. То, что случилось с ее лицом — я бы тоже, наверное, так заорал. Мне казалось, что всю свою жизнь я забуду — прогулки в этом переулке, свидания, поцелуи, и буду помнить только раздавленное ужасом лицо трупа и тошнотворно-приторный запах.

Кто совершил убийство? — мы решили, что это самый важный вопрос кровью вытекающий из случившегося. Ведь от этого зависела наша безопасность.

Ясно, что мы не последние люди — выжившие в мире и даже в этом городе. Ведь мы не обследовали его по настоящему; наверняка кто-то хоронился подобно нам: тщательно задергивал шторы — зажигая в сумерках лучины, осторожно выжидал за углами, крадучись, передвигался по улице, наполненной незримыми смертельными угрозами. Я не исключал, что где-нибудь в Америке или Австралии ничего вовсе не изменилось, просто в нашем, Богом забытом крае, не было возможности включить телевизор и увидеть: жизнь на Земле не перевелась.

Ну и конечно второй вопрос — дикий, необъяснимый вопль. Антон в него поверил — едва услышал. Вопль напоминал о себе чуть ли не каждый день, при каждом намеке на испуг. Когда мне снился кошмар — я просыпался от необузданного вопля. Стоило содрогнутся от треска разбитой на кухне тарелки, поежится от раската в грозовом небе — пространство вмиг оглашалось, то криком, то воплем, в зависимости от степени моего испуга. Мы знали, что он существует. Существует вместе с нами и в нас, каждый раз готовясь закричать.

Спустя несколько дней, я сидел в гостях у Антона — просторной квартире на мансардном этаже высотки. Он рассказывал о своих бесплодных поисках, о том, что ничего нового про убийство женщины так и не разузнал. В общении с ним я чувствовал какую-то отчужденность, которой раньше никогда не было. Уж не думал ли он, — мне это казалось моим собственным преувеличением, что это я убийца? Мне становилось неприятно от одной мысли об этом, и обида на него разливалась во мне, ведь я ничего подобного в отношении его не допускал.

— Этот вопль… Он ходит за тобой… — сказал мой друг.