Добавить в моё избранное
17 мин, 50 сек 7128
Чёрный Гробовщик, надо же.
— Хрен вам, — сказал Протасов и выдернул шнур из гнезда.
Слегка успокоенный, он взял мобильник и набрал номер Павлуши. Пожалуй, это надо было сделать сразу же, но Иван Петрович был человеком немолодым и с большим удовольствием пользовался традиционной техникой, а не новомодными штукенциями. Но сейчас он взял сотовый, нашёл строку с номером зама, и, едва дождавшись соединения, выпалил:
— Павел! Ты знаешь, какие-то отморозки… — Чёрный Гробовщик поднимается по лестнице.
Протасов отбросил мобилу и несколько секунд смотрел на неё круглыми глазами, как на ожившую гадину. Потом дрожащей рукой перекрестился.
Обострившийся слух донес до мозга звук поднимающегося лифта, и Протасов захотел в сортир. В конце концов, может же ему прийти в голову подняться сюда на лифте?
«Господи, о какой я чуши думаю, — пронеслось в мыслях.
— Братцы, да что же я… Жена дома, охрана в подъезде! Дом элитный! Да это наверняка сосед на лифте проехал! Так, надо вызвать милицию. Но звонит ментам пущай Маня, так надёжней».
И тут, совершенно неожиданно и громоподобно, с громким треском разлетелась лампочка в люстре. Только скудная подсветка подмигивала среди полок и картин, размножая тени в кабинете. Иван Петрович сел, вжался в кожаные подушки уютного, надёжного кресла.
— Маня… — просипел он.
Подойти и позвонить в милицию самому не решался. Кто его знает, может, злоумышленники и до ментовского номера добрались?
Так он сидел, считая про себя до ста, потом до двухсот, соображая, сколько ступенек придётся преодолеть незваному гостю, пока он доберётся на седьмой этаж. Неожиданно Протасов понял, что думает о посетителе как о вполне осязаемой реальности.
Секунды растягивались в века, и когда наконец снова зазвонил телефон (с оборванным шнуром! с оборванным шнуром!), Протасов почувствовал что-то вроде облегчения.
Он встал и мрачно уставился на проклятый аппарат.
— Так я тебя и взял, — сказал трубке, и от этих слов стало легко и просто. Он почувствовал приближение победы и даже усмехнулся. Страх стал уступать место нескрываемому торжеству.
— Трезвонь-трезвонь. Нехристь несчастная… Телефон звонил не переставая, а Протасов буравил его взглядом удава. «Хрен подойду», — говорил этот взгляд.
Внезапно в аппарате что-то щёлкнуло. Включилась громкая связь, и Иван Петрович икнул, чувствуя, как вылезают глаза из орбит.
— Чёрный Гробовщик уже около твоей двери, — доброжелательно сказал телефон.
— Вкати светлы очи в череп, болезный. Отмучился.
Огонёк громкой связи погас, и тут же раздалась трель входного звонка.
Протасов завыл и бросился на паркет, пытаясь запихнуться под диван. Он слышал, как жена пошла отворять, и выл от этого ещё громче.
В ответ раздалось заунывное мычание телка-кавказца с соседского балкона — пёсик явно обрадовался перспективе спеть под караоке.
Через несколько мгновений дверь в кабинет распахнулась, и в ярком проеме отпечатался высокий силуэт. Протасов как раз вовремя поднял голову, чтобы увидеть явление гостя, чью голову, если верить отпечатавшемуся на сетчатке негативу, венчала шляпа старины Фредди.
Протасов ещё немножко полежал в поле эмбриона, пытаясь втиснуться в щель под диваном. Гость его не трогал, молчал, и похоронщик, наконец, осмелился повернуться и разлепить зажмуренные глаза. Мужчина лет тридцати, с правильными и приятными чертами лица, стоял над ним с лёгкой улыбкой.
— Может, поднимитесь, Иван Петрович? — спросил гость.
Голос у мужчины был нормальный, без треска и статистических разрядов.
Протасов поднялся, отряхивая измятые брюки, и, искоса убедившись в явной человекообразности гостя, попытался взять суровые нотки. Получилось хреново:
— В-вы… вы что тут делаете?! Кто позволил?! К-кто пустил… — Ваша супруга. Вы же не соизволили подняться с вашего замечательного орехового паркета, чтобы дверь открыть. Что ж, нас, гробовщиков, не любят, кому, как ни вам, это знать.
И гость снова улыбнулся.
Протасов издал непристойный звук, обгадил брюки за восемь сотен евро и рухнул в кресло.
— Т-так вы… и вправду… Чёрный гробовщик?! — икнул он.
— Нет, милейший, — ответил гость, расположившись в кресле напротив и устраивая шляпу на коленях.
— Чёрный гробовщик — это вы. А я просто хожу и закапываю таких, как вы, любезный. Поэтому меня называют Гробовщиком с большой буквы. А так — просто коллега.
— И в-вы… меня закопаете?! — ком ужаса подкатил к горлу Протасова и застыл там детсадовской манной кашей.
— А что, не стоит? Может, о вас кто-то сильно пожалеет? Кто-то помолится за вас, кроме жены и пары милосердных старушек, которым всё равно, над кем причитать? Вас кто-то помянет добрым словом, а, Иван Петрович? Думаете, газеты не разразятся улюлюканьем?
— Хрен вам, — сказал Протасов и выдернул шнур из гнезда.
Слегка успокоенный, он взял мобильник и набрал номер Павлуши. Пожалуй, это надо было сделать сразу же, но Иван Петрович был человеком немолодым и с большим удовольствием пользовался традиционной техникой, а не новомодными штукенциями. Но сейчас он взял сотовый, нашёл строку с номером зама, и, едва дождавшись соединения, выпалил:
— Павел! Ты знаешь, какие-то отморозки… — Чёрный Гробовщик поднимается по лестнице.
Протасов отбросил мобилу и несколько секунд смотрел на неё круглыми глазами, как на ожившую гадину. Потом дрожащей рукой перекрестился.
Обострившийся слух донес до мозга звук поднимающегося лифта, и Протасов захотел в сортир. В конце концов, может же ему прийти в голову подняться сюда на лифте?
«Господи, о какой я чуши думаю, — пронеслось в мыслях.
— Братцы, да что же я… Жена дома, охрана в подъезде! Дом элитный! Да это наверняка сосед на лифте проехал! Так, надо вызвать милицию. Но звонит ментам пущай Маня, так надёжней».
И тут, совершенно неожиданно и громоподобно, с громким треском разлетелась лампочка в люстре. Только скудная подсветка подмигивала среди полок и картин, размножая тени в кабинете. Иван Петрович сел, вжался в кожаные подушки уютного, надёжного кресла.
— Маня… — просипел он.
Подойти и позвонить в милицию самому не решался. Кто его знает, может, злоумышленники и до ментовского номера добрались?
Так он сидел, считая про себя до ста, потом до двухсот, соображая, сколько ступенек придётся преодолеть незваному гостю, пока он доберётся на седьмой этаж. Неожиданно Протасов понял, что думает о посетителе как о вполне осязаемой реальности.
Секунды растягивались в века, и когда наконец снова зазвонил телефон (с оборванным шнуром! с оборванным шнуром!), Протасов почувствовал что-то вроде облегчения.
Он встал и мрачно уставился на проклятый аппарат.
— Так я тебя и взял, — сказал трубке, и от этих слов стало легко и просто. Он почувствовал приближение победы и даже усмехнулся. Страх стал уступать место нескрываемому торжеству.
— Трезвонь-трезвонь. Нехристь несчастная… Телефон звонил не переставая, а Протасов буравил его взглядом удава. «Хрен подойду», — говорил этот взгляд.
Внезапно в аппарате что-то щёлкнуло. Включилась громкая связь, и Иван Петрович икнул, чувствуя, как вылезают глаза из орбит.
— Чёрный Гробовщик уже около твоей двери, — доброжелательно сказал телефон.
— Вкати светлы очи в череп, болезный. Отмучился.
Огонёк громкой связи погас, и тут же раздалась трель входного звонка.
Протасов завыл и бросился на паркет, пытаясь запихнуться под диван. Он слышал, как жена пошла отворять, и выл от этого ещё громче.
В ответ раздалось заунывное мычание телка-кавказца с соседского балкона — пёсик явно обрадовался перспективе спеть под караоке.
Через несколько мгновений дверь в кабинет распахнулась, и в ярком проеме отпечатался высокий силуэт. Протасов как раз вовремя поднял голову, чтобы увидеть явление гостя, чью голову, если верить отпечатавшемуся на сетчатке негативу, венчала шляпа старины Фредди.
Протасов ещё немножко полежал в поле эмбриона, пытаясь втиснуться в щель под диваном. Гость его не трогал, молчал, и похоронщик, наконец, осмелился повернуться и разлепить зажмуренные глаза. Мужчина лет тридцати, с правильными и приятными чертами лица, стоял над ним с лёгкой улыбкой.
— Может, поднимитесь, Иван Петрович? — спросил гость.
Голос у мужчины был нормальный, без треска и статистических разрядов.
Протасов поднялся, отряхивая измятые брюки, и, искоса убедившись в явной человекообразности гостя, попытался взять суровые нотки. Получилось хреново:
— В-вы… вы что тут делаете?! Кто позволил?! К-кто пустил… — Ваша супруга. Вы же не соизволили подняться с вашего замечательного орехового паркета, чтобы дверь открыть. Что ж, нас, гробовщиков, не любят, кому, как ни вам, это знать.
И гость снова улыбнулся.
Протасов издал непристойный звук, обгадил брюки за восемь сотен евро и рухнул в кресло.
— Т-так вы… и вправду… Чёрный гробовщик?! — икнул он.
— Нет, милейший, — ответил гость, расположившись в кресле напротив и устраивая шляпу на коленях.
— Чёрный гробовщик — это вы. А я просто хожу и закапываю таких, как вы, любезный. Поэтому меня называют Гробовщиком с большой буквы. А так — просто коллега.
— И в-вы… меня закопаете?! — ком ужаса подкатил к горлу Протасова и застыл там детсадовской манной кашей.
— А что, не стоит? Может, о вас кто-то сильно пожалеет? Кто-то помолится за вас, кроме жены и пары милосердных старушек, которым всё равно, над кем причитать? Вас кто-то помянет добрым словом, а, Иван Петрович? Думаете, газеты не разразятся улюлюканьем?
Страница
3 из 6
3 из 6
