Добавить в моё избранное
18 мин, 10 сек 3889
Похоть отступила, не чувствовался уже и пробиравший до нутра холод. Я казался себе снайпером, терпеливо ожидающим шанса на единственный выстрел.
Чёрные птицы кричали всё беспокойнее, с каждым кругом опускаясь ниже. Надо, чтобы они привыкли к моей неподвижной фигуре. Ничего, зимний голод притупляет осторожность.
Я был так напряжён, что не воспринимал вновь возникший на границе слуха противный скрип. Между тем он звучал непрерывно, сплетаясь в странную симфонию с граем воронов. Плевать — первый, очевидно, самый голодный ворон, был уже над лицом девушки.
Сначала я думал, что со своим искусством выступаю против смерти, но вскоре понял, что дела обстоят ровно наоборот — я служу Смерти, заставляя мертвецов проникать в мир живых. Я расширяю границы её владений, несу её в мир. И я счастлив и горд, что мне выпала такая миссия. Потому что я люблю её, люблю Смерть, свою прекрасную Даму.
Ворон сел чуть поодаль тела и сделал два коротких шажка. Остальные с криками кружили, ожидая результатов эксперимента. Птица резко клюнула девушку в руку и отскочила. Я едва не поднял крышку объектива. Нет, рано, рано.
Ворон подпрыгнул и сел на плечо трупа. Твёрдый клюв вновь, как топор, ударил по щеке. На застывшей коже появилась чёткая отметина. Птица вспорхнула и полетела с другой стороны, но лишь приблизившись к лицу Принцессы, с коротким карканьем отлетела в сторону. Правильно — едкий состав, которым фермеры опрыскивают свою кукурузу, оберегая её от таких вот летучих пиратов, действовал отменно. Можно было ожидать, что ни один ворон не покусится на эту часть лица, по крайней мере, пока состав не выдохнется и запах разложения не станет слишком сильным.
Теперь на весёлую Принцессу с криком пикировала вся стая, но первенство имел вожак — огромный вран с громовым голосом. Он растолкал суетящихся птиц, сел девушке на голову и принялся работать своим устрашающим клювом, как шахтёр киркой. С первых ударов половина лица повисла лохмотьями. Остальные вороны осмеливались лишь изредка клюнуть в перерывах между мощными ударами вожака, и тут же трусливо отскакивали, опасаясь сами угодить под молотящий инструмент.
Но насыщаясь, ворон тщательно избегал намазанных составом участков, потому Принцесса продолжала широко улыбаться и левый глаз её блестел по-прежнему. Блеск привлекал ворона, но запах отпугивал. А вот до правого глаза вожак добрался. Клевок — разорвано веко. Ещё и ещё — глазное яблоко выпало и повисло на связках. Сейчас! Быстро и мягко, чтобы не потревожить пирующих птиц, я снял крышку с затвора и вперился в секундомер, отсчитывая выдержку. Время! Включил магниевую лампу. Вспышка полыхнула, как привет из ада, на мгновение залив жёстким светом всю мизансцену. С паническими воплями стая устремилась в небеса.
Должно было получиться: чистая правая половина лица, яркая улыбка, искорёженная половина левая — на фото лохмотья кожи будут чётко выделяться на фоне чёрных провалов ран. А на голове, как инфернальная тиара, — ликующий вран-победитель.
Только тут я обратил внимание на продолжающийся монотонный скрип.
Страшное напряжение последнего часа отпустило. В душе моей воцарился мир: я сделал то, к чему шёл так долго — идеальный портрет торжествующей Смерти. Я расслаблено повернулся на надоедливый звук и увидел в нескольких метрах маленького мальчика, раскачивающегося на деревянной лошадке.
Зрелище было настолько диким, что я пару секунд тупо глядел, не в состоянии осознать, что вижу. Мальчик раскачивался молча, пристально глядя на меня тусклыми глазами. Рот его был полуоткрыт. Узнавание пришло, как вспышка ужаса.
Этого не могло быть! Мёртвый младенец с моей давней фотографии не мог раскачиваться на деревянной лошадке на берегу застывшей реки, под грозовыми небесами, у истерзанного трупа Принцессы воронов! Но он был здесь.
Я вскрикнул, как каркнул, и резко подался назад. Тренога с камерой рухнула, но я не заметил этого. Позади раздался мелодичный смех.
Медленно и осторожно отвернулся я от продолжающего дырявить меня мёртвым взглядом младенца и увидел широкую улыбку Принцессы.
Она больше не опиралась спиной на свой узелок, а сидела на снегу, подпершись рукой. Голова держалась прямо — благодаря моим конструкциям. Правый глаз мертвенно светился, как болотная гнилушка, а левый, висящий на ниточках, подрагивал от смеха.
Да, она смеялась! Смех был не злобным, но и не весёлым — отстранённым и далёким, словно кто-то перебирал льдинки на ледяном полу. Я был заворожён этими звуками, как волшебной свирелью. Но тут раздались слова:
— Мне нравится, как ты назвал меня. Я ведь и правда Принцесса воронов.
Слова тоже были, как льдинки. При жизни у этой девки никогда не было такого чистого, звонкого голоса. Да это была и не она — когда я понял это, меня охватил непередаваемый ужас.
— Почему ты молчишь?
Чёрные птицы кричали всё беспокойнее, с каждым кругом опускаясь ниже. Надо, чтобы они привыкли к моей неподвижной фигуре. Ничего, зимний голод притупляет осторожность.
Я был так напряжён, что не воспринимал вновь возникший на границе слуха противный скрип. Между тем он звучал непрерывно, сплетаясь в странную симфонию с граем воронов. Плевать — первый, очевидно, самый голодный ворон, был уже над лицом девушки.
Сначала я думал, что со своим искусством выступаю против смерти, но вскоре понял, что дела обстоят ровно наоборот — я служу Смерти, заставляя мертвецов проникать в мир живых. Я расширяю границы её владений, несу её в мир. И я счастлив и горд, что мне выпала такая миссия. Потому что я люблю её, люблю Смерть, свою прекрасную Даму.
Ворон сел чуть поодаль тела и сделал два коротких шажка. Остальные с криками кружили, ожидая результатов эксперимента. Птица резко клюнула девушку в руку и отскочила. Я едва не поднял крышку объектива. Нет, рано, рано.
Ворон подпрыгнул и сел на плечо трупа. Твёрдый клюв вновь, как топор, ударил по щеке. На застывшей коже появилась чёткая отметина. Птица вспорхнула и полетела с другой стороны, но лишь приблизившись к лицу Принцессы, с коротким карканьем отлетела в сторону. Правильно — едкий состав, которым фермеры опрыскивают свою кукурузу, оберегая её от таких вот летучих пиратов, действовал отменно. Можно было ожидать, что ни один ворон не покусится на эту часть лица, по крайней мере, пока состав не выдохнется и запах разложения не станет слишком сильным.
Теперь на весёлую Принцессу с криком пикировала вся стая, но первенство имел вожак — огромный вран с громовым голосом. Он растолкал суетящихся птиц, сел девушке на голову и принялся работать своим устрашающим клювом, как шахтёр киркой. С первых ударов половина лица повисла лохмотьями. Остальные вороны осмеливались лишь изредка клюнуть в перерывах между мощными ударами вожака, и тут же трусливо отскакивали, опасаясь сами угодить под молотящий инструмент.
Но насыщаясь, ворон тщательно избегал намазанных составом участков, потому Принцесса продолжала широко улыбаться и левый глаз её блестел по-прежнему. Блеск привлекал ворона, но запах отпугивал. А вот до правого глаза вожак добрался. Клевок — разорвано веко. Ещё и ещё — глазное яблоко выпало и повисло на связках. Сейчас! Быстро и мягко, чтобы не потревожить пирующих птиц, я снял крышку с затвора и вперился в секундомер, отсчитывая выдержку. Время! Включил магниевую лампу. Вспышка полыхнула, как привет из ада, на мгновение залив жёстким светом всю мизансцену. С паническими воплями стая устремилась в небеса.
Должно было получиться: чистая правая половина лица, яркая улыбка, искорёженная половина левая — на фото лохмотья кожи будут чётко выделяться на фоне чёрных провалов ран. А на голове, как инфернальная тиара, — ликующий вран-победитель.
Только тут я обратил внимание на продолжающийся монотонный скрип.
Страшное напряжение последнего часа отпустило. В душе моей воцарился мир: я сделал то, к чему шёл так долго — идеальный портрет торжествующей Смерти. Я расслаблено повернулся на надоедливый звук и увидел в нескольких метрах маленького мальчика, раскачивающегося на деревянной лошадке.
Зрелище было настолько диким, что я пару секунд тупо глядел, не в состоянии осознать, что вижу. Мальчик раскачивался молча, пристально глядя на меня тусклыми глазами. Рот его был полуоткрыт. Узнавание пришло, как вспышка ужаса.
Этого не могло быть! Мёртвый младенец с моей давней фотографии не мог раскачиваться на деревянной лошадке на берегу застывшей реки, под грозовыми небесами, у истерзанного трупа Принцессы воронов! Но он был здесь.
Я вскрикнул, как каркнул, и резко подался назад. Тренога с камерой рухнула, но я не заметил этого. Позади раздался мелодичный смех.
Медленно и осторожно отвернулся я от продолжающего дырявить меня мёртвым взглядом младенца и увидел широкую улыбку Принцессы.
Она больше не опиралась спиной на свой узелок, а сидела на снегу, подпершись рукой. Голова держалась прямо — благодаря моим конструкциям. Правый глаз мертвенно светился, как болотная гнилушка, а левый, висящий на ниточках, подрагивал от смеха.
Да, она смеялась! Смех был не злобным, но и не весёлым — отстранённым и далёким, словно кто-то перебирал льдинки на ледяном полу. Я был заворожён этими звуками, как волшебной свирелью. Но тут раздались слова:
— Мне нравится, как ты назвал меня. Я ведь и правда Принцесса воронов.
Слова тоже были, как льдинки. При жизни у этой девки никогда не было такого чистого, звонкого голоса. Да это была и не она — когда я понял это, меня охватил непередаваемый ужас.
— Почему ты молчишь?
Страница
4 из 6
4 из 6
