То, что преходит в ночи

При этом мы можем наблюдать две крайности этого явления: когда изучению оккультного себя посвящает человек высшего общества и прилежащих к нему слоёв — и когда совершенно необразованная вырождающаяся деревенщина занимается ровно тем же, пускай и в несколько другой форме. Меня всегда поражал этот баланс, оставляя после размышлений о нём двойственные чувства. Ведь, с одной стороны, вполне может быть, что то, что человек образованный способен постичь в силу своих умений и навыков, может быть доступно и совершенно простому духом человеку, что, несомненно, говорит обо всей условности границ, проводимых между людьми разных социальных групп. С другой стороны, не есть ли опыты, проводимые неотёсанным деревенским колдуном, лишь результат его умственной ограниченности, непросвещённости, стремление как-то выразить законы, царящие в мире, и подсознательное желание повлиять на действительность хоть каким-то образом, не имея всего того, что имеет человек высшего света? И насколько глупо будет выглядеть представитель высшего общества, уподобившись, пусть и на ином уровне, дикарю, что едва может прочитать газету по слогам, но куда увереннее чувствует себя, призывая дождь на свои посевы и задабривая духов, выходящих в ночь на первое мая из холмов? Между тем, широкая масса народа между этими двумя крайностями чаще всего представляет собой ту самую толпу, что с искажёнными отупелой злобой лицами принимала активное участие в печально известном салемском процессе. И, на мой взгляд, в таком воплощении это самый никчёмный сорт людей, что в своём свином неведении готовы уничтожать всё, что противоречит впитанной ими через поколения с молоком матери картине мира.

Но я, при всём моём увлечении, успешно держался между этими тремя категориями. Различные оккультные практики я справедливо считал делом несерьёзным, полагая меж тем, что некие силы, безусловно, имеют место быть в мироздании, равно как и за его пределами. В конце концов, несмотря на значительный научный прогресс, многое даже в пределах человеческого естества является непознанным, не говоря уже о тёмных уголках мира и иных мирах, о которых в последнее время столько разговоров в научном обществе. Но некая часть меня, древняя и находящаяся в каждом человеке разумном, влекла меня к бесконечному познанию, мыслимому мною сокрытым не иначе как в данных областях. Справедливое замечание, мистер Дженкинс, выводящее-таки поток моих мыслей в нужное русло! Я не зря говорю о своих увлечениях в прошедшем времени. После того кошмара, что я пережил; невыразимого ужаса, оставившего неизгладимый след в моей душе равно как и теле, я избавился от всей оккультной литературы, составлявшей добрую половину моей библиотеки, сжёгши её на заднем дворе. Впредь я зарёкся пускаться в плавание по опасным областям непознанного, скрытым метафизическими туманами. Человеческий разум слишком хрупок, и вряд ли даже дети наших детей застанут тот момент, когда погружение в океан сокровенных тайн не будет погружением в океан безумия.

Но довольно отвлекаться от сути. Чувствую, мои размышления нагоняют на вас скуку. Плеснём в наши бокалы ещё этого чудесного напитка, джентльмены. Проклятье, ветер вновь бросает ветви на штурм нашей уютной цитадели! И, кажется, пошёл дождь. Право, погода нынче ровно такая, как в ту роковую ночь с третьего на четвёртое апреля, когда всё и произошло. Ваше здоровье! Теперь я смогу без дрожи продолжить свой рассказ, тем более, что он приближается к своей кульминации.

Той ночью штормовой ветер, бушевавший над Род-Айлендом последние несколько дней, казалось, достиг пика своего первобытного безумства. Сносивший по доходившим до меня новостям крыши в центре города, он испытывал на прочность стены моего жилища. Я явственно слышал, как старый дом тягостно стонет под его натиском, как дребезжат агонизирующим перестуком костей грешников стёкла в рамах, как скрежещет, словно чёрным песком смертельного ужаса на зубах, черепица. Глядя за окно на лесопарк, я видел, как деревья гнутся, будто лёгкие тростинки. Не заставлял себя ждать и треск ломающихся стволов и ветвей, то и дело доносившийся до меня сквозь завывания бури. Аккомпанементом этой макабрической симфонии служили причитания моего верного Джима, молившегося своим диким чернокожим богам в приступе суеверного трепета перед силами природы.

Признаться, и мне несколько раз силилось накинуть петлю на шею опасение, что следующий порыв ветра соорудит славный склеп для наших несчастных останков. Но я плотно поужинал, выпил пару стаканов бренди и, дымя буковой трубкой моего прославленного деда, предавался чтению при свете настольной лампы, вверив своё тело удобному креслу, располагавшемуся у окна кабинета. Чтение настолько увлекло меня, что все волнения ночи постепенно отошли на второй план.

Стоит сказать, что в руках я держал недавнее своё приобретение, которым был очень горд — сочинение некого европейского оккультиста XVII века Леви Жаккара «Отражённые искажения Лха». Этот теоретический трактат представлял собой описание малоизвестных мифологических систем мира, сокровенных культов, а также непосредственных их составляющих — всевозможных богов и демонов, чьи имена порой были очень сложны для восприятия.