Вольный

В мягком свете свечей из-за занавески вышла женщина, а не ожидавшийся бокор. Откуда тут баба?! Чья она вообще?! Он ее сроду не видел, а в деревне и во многих деревнях по соседству, все знали всех.

— А-а-а… — начал было Франк, но понял, что говорить ему тоже страшно, как и любое физическое усилие, каким бы малозаметным оно не было.

— Не говори. Это приступ, он пройдет через пару минут, — женский низкий, с легонькой хрипотцой и картавинкой, оказал чуть ли не магическое действие. Она скользнула по комнате так, словно не травяные циновки лежали у нее под ногами, а намыленная жесть. Оказавшись рядом, она положила узкие ладони ему на горящее, как ему казалось темя, легонько подула ему в глаза и уши и что-то непонятно и еле слышно проговорила.

Она не солгала. Его отпустило почти сразу. Паники не было, был нормальный, вызывающий дрожь, отходняк и здравый страх, так как он прекрасно помнил, что натворил намедни.

— Где я? — Сипло спросил он. Вместо ответа женщина дала ему сначала напиться и выжидательно на него посмотрела.

— Благодарю, — опомнился Франк, — но все же, где я и кто ты?

— Ты в деревне. И не в своей. Но слухи о тебе обогнали даже тебя. За ночь ты на своем, уже вроде как, мотоцикле, покрыл миль триста и грохнулся у моего дома. Я велела перенести тебя сюда и вот ждала, пока ты проснешься. Я — мамбо, деревенская колдунья.

— Мы ждем нашего бокора? — Обреченно спросил Франк. Он понимал, что как бы далеко он не уехал, ему так и так, конец. Так что бежать еще и отсюда… Куда?! За океан, к белым? Как он слышал, какой-то белый, из тех, что бродят и пристают к людям со своими микрофонами, спрашивал унгана, бокора, сможет ли тот достать человека через океан? Бокор поинтересовался, дышит ли человек воздухом, ест ли он и пьет ли он, после чего ответил утвердительно. И это была очень далеко не слабопроверяемая самореклама. Мало кто на Гаити не видел зомби, или как умирают совершенно здоровые люди, и как сердятся лоа, сбитые с толку бокором. Недаром ведь некоторые ортодоксальные вудуисты не признают таковыми бокоров. Эта мамбо, колдунья, просто ждет своего коллегу, чтобы передать его из рук в руки. Все просто.

— Ты совсем дурак, — словно прочла его мысли мамбо.

— Зачем вашему бокору переться за триста миль к нам?

— Тоже верно. Тогда что тебе надо от меня? Ты же знаешь, что я обречен, раз слухи уже обогнали меня.

— Это для меня обогнали, — высокомерно сказала мамбо. Ростом она была хорошо, если по плечо самому Франку, Одета она была лишь в тоненькое джинсовое платье, а на ногах так и вообще ничего не было, но ни грубыми, ни натертыми или же мозолистыми, как у всех, кто ходит босиком, они не выглядели. Может, она и над землей скользит, как давеча над циновками? Может. Может, она сильнее их бокора? Может, она может… Стоп, стоп, чушь. Не может.

— Не можешь? — Спросил Франк мамбо дрожащим голосом, опустив всю прелюдию к вопросу, что только что прогнал в голове. К его удивлению, мамбо прекрасно его поняла.

— Защитить тебя от вашего бокора? Не могу. Он сильнее. Но не стала бы, будь я сильней. Мы не мешаем друг другу без крайней нужды. А какая крайняя нужда в тебе может быть у меня?

Что-то заворочалось в некогда пробитой голове гаитянина, что-то, похожее на надежду. Может, ей нужен жеребец? Он окинул мамбо хищным взглядом, та рассмеялась, встала и вдруг… Резко скинула с себя всю одежду и выставила перед собой руку в отвращающем жесте.

Тоненькие косички, в которые были заплетены ее волосы, лавиной падали ей с головы на спину и грудь, от которой только и видны были даже на взгляд твердые, упругие соски. Доходила ей грива почти до колен. Она закинула голову вверх и рассмеялась.

— Вы смешные, люди. Мы смешные, — поправилась она, — вот ты, напуганный, ничего не стоющий, гонимый готов был поверить в то, что я опущусь до тебя. Почему ты смог в это поверить?

— Ну, никто на меня не жаловался, мамбо, — он пытался улыбнуться, но ни черта не вышло.

— И рискнул бы ты вертеть хвостом возле меня, если бы тебе не грозила смерть? — Мамбо к чему-то вела, к чему-то своему. Франк понимал, что в его интересах говорить чистую правду.

— Вряд ли, мамбо. Ты мамбо, а я простой человек, — отвечал он, глядя в ее огромные, непривычно-зеленоватые для Гаити, глаза.

— Верно. Но что бы тебе помешало? — Мамбо, не опуская руки, двинулась к нему.

— Ну, ты мамбо, я человек, — забормотал Франк, не понимая, что ей хочется услышать.

— Да нет же, дурак! Что мешало бы? Огонь, вода, солнце, луна, малярия? Сушеные нетопыри?!

«Злится!» — Понял Франк. Да кого же из лоа он так прогневал, что на него злы уж два колдуна!

— Страх помешал бы мне! — Вдруг выпалил он одно из самых жутких признаний мужчины перед женщиной, — страх и все.

— То есть, ты делаешь только то, что тебя не пугает?