Нигде

Я вновь пожал плечами.

Не знаю, вроде как давно, а вроде, только сел.

Понятно — ещё совсем ребёнок.

Почему?

Откинувшись на спинку сидения, Люциус немного подумал, закусил нижнюю губу, а затем, хлопнув меня по ноге, заявил:

Ладно, так и быть — расскажу. А то будешь сам кумекать ещё целую прорву времени, которого надо заметить, здесь вообще не существует. Нельзя оказаться там именно тогда, а можно только тут и никогда. Понимаешь?

Честно признаться, не очень, — откровенно ответил я.

Люциус нахмурился.

А ты кем собственно был при жизни?

Теперь настало моё время морщить лоб и копаться в рваных клочках воспоминаний.

Я хорошо помню детство, ну там, деревеньку, где родился… еще помню родителей… только очень-очень старых и немощных… помню нашу природу, деревья, извилистую речку, а потом словно обрывается… — От собственных слов мне стало как-то ужасно тошно. И впрямь как беспомощный ребёнок.

Понятно, стало быть я не ошибся. Ты относишься к категории Заплутавших, — подтвердил свои догадки Люциус.

Да что это, собственно говоря, значит?! — Услышав знакомое, но неизвестное мне слово, я не на шутку вскипел.

Люциус, напротив, опять улыбнулся.

Понимаешь, приятель, для тебя, наверное, не секрет, что мы все умерли.

Я кивнул, но при этом заметно вздрогнул. Честно признаться, подобные мысли посещали меня давно, глодая изнутри, будто трухлявый пень, но услышать подобные слова от постороннего оказалось куда страшнее, чем размышлять на эту тему самому. То чего страшишься всю жизнь и с каждым прожитым годом все сильнее — все-таки случилось! Но случилось так, что саму смерть-то я и не осознал. Да что там не осознал, банально не запомнил.

А вы уверенны, что умерли? Может быть это обычный кошмар? — попытался я схватиться за спасительную соломинку пустого предположения.

Люциус мог бы отшутиться или на худой конец просто обматерить меня. Но он поступил гораздо хуже. Он просто ответил: «Уверен», и больше ничего, ни словечка.

Но как?

А тебе зачем? — уточнил Люциус.

— Что это изменит?

Ну не знаю… Но а как иначе? Ведь как-то это все-таки случилось.

Люциус задумался, надул щеки.

Хорошо, давай иначе. Ты хорошо помнишь: как ты родился? Ну там — в том мире. Я сейчас не беру в расчёт время, день и все-такое… я имею в виду подробности, ну и заодно первые годы жизни, скажем так лет до четырёх-пяти: как с тобой нянькались родители, меняли тебе подгузники, кормили с ложечки, пестовали тебя неразумного.

Ну наверное нет, — растерялся я.

— Особо не помню.

Вот и здесь точно также, — заявил Люциус.

— Ты взрослеешь в мёртвом мире также как и в живом. Постепенно, не спеша, чтобы не сойти с ума. Чтобы не выть по ночам, будто одинокий волк и не кидаться на стену. Вон видишь, ещё совсем юные ребята, — он указал на целый ряд новобранцев в армию смерти.

— Глаз у них нет. А почему? А я отвечу: не заслужили, и говорить не могут — потому как нечего. Поверь и ты также шатался здесь, пока не пришло время.

Но почему так происходит? — Я попытался провести аналогию со своей земной жизнью.

Да потому как мысль, что ты в одночасье потерял все самое ценное — ужасна. И она не может свалиться на тебя разом. Иначе прихлопнет, словно муху, и все, будешь как вон те — Терзающиеся. Они не могут смириться — вот и умирают снова и снова.

Я посмотрел в окно и вздрогнул. Там, у самой кромки леса стояла толпа людей. Странных людей, в просторных одеждах и с факелами в руках. Ровным строем, будто по команде, они направлялись в дощатый дом-храм.

Поезд мчался быстро и я не успел увидеть как они зайдут внутрь, закроют ворота и подожгут себя изнутри. Зато я увидел длинную вереницу висельников, стоящие вдоль дороги гильотины и берег реки, в водах которой словно оглушённые рыбы плавали сотни утопленников.

Они что это все сами себя… — ошарашенно прошептал я.

Ну а кто же ещё, — удивился Люциус.

— Уж точно не я.

— И немного подумав добавил.

— Ты знаешь, человек вообще многое делает исключительно сам. Что на земле, что здесь. Совершает смертельные ошибки, которых не исправить, отталкивает тех, кто рядом, безрассудно кидается во все тяжкие, — грешит, в общем.

И что же получается, иного выхода нет? Если я вспомню тех, кого забыл, мне только и останется, что лезть в петлю, — испуганно предположил я.

— А что дальше? Мёртвый разве может опять умереть?

А почему нет, — удивился Люциус.

— Умереть, и вновь стать таким без глаз и рта, а потом в очередной раз повзрослеть, вспомнить свою семью, близких друзей, вспомнить, как они тебя любили, как любил их ты, и осознать, что это больше не будет, ни-ког-да… Ты остался абсолютно один.