Нигде

Потерял тех, с кем был рядом без-воз-врат-но! На этот раз можно уже топиться… И по новому кругу.

Меня сковал настоящий мороз, а страх обжигающим холодком прокатился по всему телу. Хотя, конечно же, тела у меня уже не было — только душа, сохранившая привычный человеческий образ.

И вы считаете это нормальным?! Это же настоящее безумие!

А кто говорил, что должно быть радужно и весело, — Люциус тяжело вздохнул и замолчал. Видимо вспомнил о чем-то своём, давно потерянном, но все ещё горячо любимом.

Больше мы с ним не говорили. Молча сидели и думали, каждый о своём. Он наверное вспоминал близкие ему лица, а я продолжал копаться в разрозненных чердаках памяти, силясь отыскать забытые образы. А может быть у меня и не было никакой семьи? И жалеть о прошлом вовсе не стоит… Я надеялся, что так оно и есть. Не очень хотелось бы сходить с ума. Впрочем, существовать здесь без воспоминаний сомнительное удовольствие. Видимо я потихоньку начинал взрослеть. Переходный возраст, и все такое.

Люциус вышел на остановке в открытом поле, а я решил ехать до конечной. Сам не знаю почему, скорее всего, банально не нашёл смысла выходить раньше. Да и куда идти, когда я всего лишь Потерянный. Душа, без прошлого и будущего.

Я приезжал сюда в тысячный раз и уже научился чётко отличать тех, кто впал в безумие, от тех, кто был почти на грани. Также как и я. Смерть довлела над каждым из нас своей бестолковой недосказанностью, а воспоминания, не спеша просыпаться, все-таки начали тяготить вконец истерзанную душу. Здешний мир был совершенно не пригоден для жизни, если в этих местах ещё можно было пользоваться этим понятием. Мы все просто отбывали свой срок длиной в бесконечность. И теперь я окончательно осознал, что знать подробности своей смерти — подобно мукам неизлечимой болезни.

Я видел, как это происходит: те, кто умер на войне — продолжали загнанно идти в бой, те, кто слег от болезни — метались в агонии, а те, кто все-таки вспомнил близких — медленно сходили с ума. Жуткое надо заметить зрелище. Но самое страшно, что постепенно и я начал вспоминать свою семью.

Образ моей жены пришёл внезапно — однажды, когда я задумчиво уставился в окно и попытался не фокусировать взгляд на бесконечные проявления пыток и самобичевания, — я увидел её. Она стояла в дверном проёме и скрестив руки на груди, с грустью смотрела на меня. Нет, она была не просто печальной, на её лице читалось настоящее отчаянье. Но почему? Что могло её так расстроить, я не знал. Даже когда растормошил разорванные лоскуты своей памяти, я все равно не смог найти ответа… Конечная станция напоминала огромный вокзал. Мосты, переходы, дымящие трубы и тысячи составов, прибывающих сюда из разных частей этого безумного мира. Именно здесь, как и на любом подобном перепутье собирались все те, кого смерть истерзала до такой степени, что душа окончательно растворилась в собственной отрешенности.

Я прошёл мимо толпы спасающихся людей. Думаю, они бежали от войны, но так и не смогли выскользнуть из ее кровавых лап. Их пропитанная кровью одежда и открытые раны слишком откровенно бросались в глаза. Здесь можно было встретить кого угодно: самоубийц, случайных жертв, маньяков и невинно убиенных. Изуродованные тела, покалеченные души, обычно они оказывались безумнее остальных, — их слишком внезапно выдернули из жизни, чтобы они смогли поверить в собственную кончину.

Сойдя с перрона, я покосился на группу ребят в мотоциклетных костюмах. Этих я встречал куда чаще остальных. Обычно они не задерживались на одном месте — все спешили куда-то… Наверное искали своих стальных коней, которые привели их в эту кошмарную страну забвенья.

Привычным маршрутом я отправился к выходу с вокзала, где на огромной площади линчевали ведьм. Да, здесь встречалось всякое. Я не очень любил подобное зрелище, но меня будто тянуло именно туда.

Протиснувшись сквозь очередь прокажённых, что топтались на месте, я случайно заметил привязанный на одном из поручней яркий цветастый шарфик. Что-то неуловимо знакомое… Отвязав его от стальной перекладины, я крепко сжал находку в руке и попытался прислушаться к собственным чувствам. Боязнь вспомнить, что-то страшное, но в то же время и невероятно важное, связывающее меня со смертью, разрывала меня на куски.

Ничего… Хотя нет, почему ничего, что-то все-таки было. Нечто неприятное кольнуло возле самого сердца — вернее там, где оно когда-то располагалось. Предчувствие, тревога, несомненно шарф пробудил во мне эти странные ощущения.

И ещё один образ всплыл среди толпы серых, безжизненных лиц.

Ему было лет семь: шортики, рубашка, напуганный взгляд. Возможно я видел своё отражение, но скорее всего тут было нечто большее.

Растолкав груженных под завязку солдат я ринулся вперёд: на встречу своим воспоминания, на встречу своему безумству.

Метание по вокзалу закончилось внезапно, как и началось.