Добавить в моё избранное
14 мин, 17 сек 4731
Рисунок сложился.
Взгляд поглотил ее, разложил на молекулы и выплюнул — не проглотив. Налитые кровью, чуждые глаза пытались, но не могли пробить ее грудную клетку, череп. Аспидные кольца ворочались, но не сжимались. Гигантские шестеренки давили алмазы, но не могли раздавить серебряную искорку с капелькой красного камня. Краем глаза она заметила, что и Аллочка уставилась на незнакомца, и лицо ее приняло испуганно-брезгливо выражение. Незнакомец, правда, на нее не смотрел. Он смотрел на Машу.
Автобус затормозил. Двери раскрылись. Последний взгляд налитых кровью глаз, словно удар под дых — и он вышел прочь.
Маша прижала руки к груди — что-то жгло кожу, и прильнула к оконному стеклу. Автобус двинулся. Незнакомца нигде не было.
Придя домой, Маша обнаружила под крестом красное пятно ожога.
— Ушел, — сказала Фимка, выглядывая удаляющуюся спину дежурного врача. После чего грохнула старенький чайник на плиту.
— Можно чай пить. Накрываем, девочки. Ночь впереди.
— Я спать пойду! — зевнула Люда Зимородок.
— Мне с утра работается лучше. А вы опять будете полуночничать?
— А мы любим, — сидящая на диване повзрослевшая и похорошевшая Маша лукаво блеснула глазами.
— Оставайся. Мы сегодня гадать будем. В ноябрьские ночи это делать лучше всего.
— Ну вас! — Люда поднялась со стула.
— Пойду, пациентов проверю и спать. Вчера малек не засыпал никак, пришлось ему двенадцать серий про Конька-Горбунка рассказывать.
Она запахнула халат и вышла.
— Принесла? — тоном заговорщицы спросила доселе молчавшая Ирочка у Фимы.
— А то! Вон, в углу, в черном пакете.
Ирочка достала сложенный бумажный конус. Развернула, расстелила на столе — получился круг с нарисованным по длине окружности алфавитом.
— Блюдце! — сообразила Фимка.
На старом общественном блюдце с голубой каемкой и отбитым краешком фломастером нарисовали стрелку. Разлили чефирный чай по кружкам, расселись по кругу. В сестринскую заглянула Люда.
— Спят все. В пятой капельница через час где-то кончится.
— Где сегодня кемарим-то? — украдкой зевнула Ирочка.
— В тринадцатой. Там пусто.
— Ну, спокойных тебе снов. В три разбудим.
— Страшно мне чего-то! — в противоположность словам щеки Ирочки взволнованно цвели румянцем, а глазенки блестели, как у мышки, увидевшей целую голову сыра.
— Да ерунда все это! — махнула рукой Фимка.
— Вот увидите, белиберду напишет ваше блюдце, а не имя суженого! Кого вызывать-то будем?
— Пушкина! — хихикнула Ирочка.
— Алексан Сергеич — это наше все!
Маша молчала. Мерцала глазами с дивана, словно абиссинская кошка.
Попили чаю, не отрывая глаз от белого круга. В окно его отражением глядела крутобокая луна. Дружно оставили чашки, положили похолодевшие от волнения пальцы на блюдечный ободок.
— Я читала где-то или мне кто говорил — не помню, — вдруг сказала Маша, — что в больницах духов вызывать даже лучше, чем на кладбищах… — Чегой-то? — Фима подняла черные брови.
— Страдания людей их приманивают. В могиле уже никто не страдает… — Фу! — воскликнула Ирочка, ежась. Но рук от блюдца не убрала.
— Давайте уже о хорошем!
— Давайте! — покладисто согласилась Маша.
— Фима, зови!
— Дух великого русского писателя Александра Сергеевича Пушкина — явись! — загробным голосом произнесла Фима.
Ирочка не сдержалась — фыркнула.
— Фим, ты зачем говоришь про «великого» и «русского» — он и так знает!
— Из уважения! — не моргнув глазом, ответила Фима.
— Не мешай!
Она еще дважды повторила обращение и закончила:
— Если ты среди нас — явись, движением блюдца покажи нам, что ты с нами!
Все напряженно смотрели на блюдце. И вдруг оно резко дернулось влево.
Ирочка взвизгнула и отняла руки. Фима с Машей переглянулись.
— Как меня зовут? — спросила Фима.
Блюдце, покрутившись на столе, нарисованной стрелкой указало — Ф-И-М-А.
Ирочка, глубоко вздохнув, вернула пальцы на место.
— А как меня зовут? — волнуясь, спросила она.
К-У-С… — вывело блюдце и остановилось.
— Как меня зовут! — потребовала Ирочка и расстроенно добавила.
— И правда, белиберду пишет… Блюдце резво задвигалось.
К-У-С-Е-Ч-К-А — хором прочитали Фима с Машей и взглянули на Иру. Та сидела пунцовая и молчала.
— Колись, давай! — потребовала Фима.
— Знакомое имечко?
Ирочка упрямо сжала губы. Но под требовательными взглядами подруг сдалась и сказала, покраснев еще сильнее.
— Меня так мой зовет, когда мы… это… — Трахаетесь… Понятно! — отрубила черствая Фима.
— А значит, не врет нам Алексан Сергеич!
Взгляд поглотил ее, разложил на молекулы и выплюнул — не проглотив. Налитые кровью, чуждые глаза пытались, но не могли пробить ее грудную клетку, череп. Аспидные кольца ворочались, но не сжимались. Гигантские шестеренки давили алмазы, но не могли раздавить серебряную искорку с капелькой красного камня. Краем глаза она заметила, что и Аллочка уставилась на незнакомца, и лицо ее приняло испуганно-брезгливо выражение. Незнакомец, правда, на нее не смотрел. Он смотрел на Машу.
Автобус затормозил. Двери раскрылись. Последний взгляд налитых кровью глаз, словно удар под дых — и он вышел прочь.
Маша прижала руки к груди — что-то жгло кожу, и прильнула к оконному стеклу. Автобус двинулся. Незнакомца нигде не было.
Придя домой, Маша обнаружила под крестом красное пятно ожога.
— Ушел, — сказала Фимка, выглядывая удаляющуюся спину дежурного врача. После чего грохнула старенький чайник на плиту.
— Можно чай пить. Накрываем, девочки. Ночь впереди.
— Я спать пойду! — зевнула Люда Зимородок.
— Мне с утра работается лучше. А вы опять будете полуночничать?
— А мы любим, — сидящая на диване повзрослевшая и похорошевшая Маша лукаво блеснула глазами.
— Оставайся. Мы сегодня гадать будем. В ноябрьские ночи это делать лучше всего.
— Ну вас! — Люда поднялась со стула.
— Пойду, пациентов проверю и спать. Вчера малек не засыпал никак, пришлось ему двенадцать серий про Конька-Горбунка рассказывать.
Она запахнула халат и вышла.
— Принесла? — тоном заговорщицы спросила доселе молчавшая Ирочка у Фимы.
— А то! Вон, в углу, в черном пакете.
Ирочка достала сложенный бумажный конус. Развернула, расстелила на столе — получился круг с нарисованным по длине окружности алфавитом.
— Блюдце! — сообразила Фимка.
На старом общественном блюдце с голубой каемкой и отбитым краешком фломастером нарисовали стрелку. Разлили чефирный чай по кружкам, расселись по кругу. В сестринскую заглянула Люда.
— Спят все. В пятой капельница через час где-то кончится.
— Где сегодня кемарим-то? — украдкой зевнула Ирочка.
— В тринадцатой. Там пусто.
— Ну, спокойных тебе снов. В три разбудим.
— Страшно мне чего-то! — в противоположность словам щеки Ирочки взволнованно цвели румянцем, а глазенки блестели, как у мышки, увидевшей целую голову сыра.
— Да ерунда все это! — махнула рукой Фимка.
— Вот увидите, белиберду напишет ваше блюдце, а не имя суженого! Кого вызывать-то будем?
— Пушкина! — хихикнула Ирочка.
— Алексан Сергеич — это наше все!
Маша молчала. Мерцала глазами с дивана, словно абиссинская кошка.
Попили чаю, не отрывая глаз от белого круга. В окно его отражением глядела крутобокая луна. Дружно оставили чашки, положили похолодевшие от волнения пальцы на блюдечный ободок.
— Я читала где-то или мне кто говорил — не помню, — вдруг сказала Маша, — что в больницах духов вызывать даже лучше, чем на кладбищах… — Чегой-то? — Фима подняла черные брови.
— Страдания людей их приманивают. В могиле уже никто не страдает… — Фу! — воскликнула Ирочка, ежась. Но рук от блюдца не убрала.
— Давайте уже о хорошем!
— Давайте! — покладисто согласилась Маша.
— Фима, зови!
— Дух великого русского писателя Александра Сергеевича Пушкина — явись! — загробным голосом произнесла Фима.
Ирочка не сдержалась — фыркнула.
— Фим, ты зачем говоришь про «великого» и «русского» — он и так знает!
— Из уважения! — не моргнув глазом, ответила Фима.
— Не мешай!
Она еще дважды повторила обращение и закончила:
— Если ты среди нас — явись, движением блюдца покажи нам, что ты с нами!
Все напряженно смотрели на блюдце. И вдруг оно резко дернулось влево.
Ирочка взвизгнула и отняла руки. Фима с Машей переглянулись.
— Как меня зовут? — спросила Фима.
Блюдце, покрутившись на столе, нарисованной стрелкой указало — Ф-И-М-А.
Ирочка, глубоко вздохнув, вернула пальцы на место.
— А как меня зовут? — волнуясь, спросила она.
К-У-С… — вывело блюдце и остановилось.
— Как меня зовут! — потребовала Ирочка и расстроенно добавила.
— И правда, белиберду пишет… Блюдце резво задвигалось.
К-У-С-Е-Ч-К-А — хором прочитали Фима с Машей и взглянули на Иру. Та сидела пунцовая и молчала.
— Колись, давай! — потребовала Фима.
— Знакомое имечко?
Ирочка упрямо сжала губы. Но под требовательными взглядами подруг сдалась и сказала, покраснев еще сильнее.
— Меня так мой зовет, когда мы… это… — Трахаетесь… Понятно! — отрубила черствая Фима.
— А значит, не врет нам Алексан Сергеич!
Страница
3 из 5
3 из 5
