Топтуны

Вы-то с ними не очень разговариваете.

— Нельзя с ними говорить! — упрямо повторил Борис.

— Они звери. Иди лучше посмотри нет ли чего пожрать. Жрать охота.

— Ты сами провоцируешь их! Из-за таких как ты Марфин Лог сделался кошмаром! Прекрати в них стрелять и увидишь, что будет!

— Нет, — коротко ответил Борис.

— Не увижу. Зря я, все-таки, тебя повел. Ведь чувствовал, что так будет. Эх… Впредь мне наука.

— Я этого так не оставлю!

— Воля твоя. Скажи спасибо, если вообще вернешься.

На том разговор и закончился. Я пообещал себе: вернусь и поставлю вопрос ребром. Пока еще не поздно, пока еще можно что-то изменить.

Мы нашли остатки обеда — вареную картошку, курицу, хлеб — и поужинали. Борис велел мне спать. Спорить с ним я не стал. Нам с ним разговаривать больше не о чем. Я устроился на лавке в углу и, измученный тяжелым дневным переходом, заснул.

Разбудил меня грохот выстрела. Я подскочил, едва не упав с лавки, и увидел Бориса, который стоял у окна и всматривался в темноту.

— Фонарь разбили, гады, — проворчал он.

В дверь сильно ударили, а в следующий момент в окно что-то влетело и влажно шмякнулось о стол. Это был плюшевый мишка, которого мы нашли вечером. Вокруг маленькой игрушки расплывались темные пятна.

— Боря, а Боря, — раздалось с улицы.

Голос был глухим и низким, и звучал вкрадчиво. Издевательски. Слова угадывались с трудом, будто говорили с набитым ртом.

— Убирайтесь! — крикнул Борис в окно.

— Нет, Боря. Мы не уйдем. У нас дело. Надо сделать.

— Что с Василием? Где он?

— Здесь он. И женщина здесь. И ребенок. Они живые. Мы отдадим тебе. Только меняться будем.

Борис не ответил. Я боролся с собой, умом понимая, что нужно выйти, поговорить с ними. Вот он — мой шанс наладить контакт с этими существами, и никакой Борис не сможет помешать. Но я оставался на месте. Мне было страшно.

— Решай, Боря, — вновь заговорили из темноты.

— Будешь тянуть, ребенку руку отъем. Тебе брошу.

— Что вы хотите? — спросил Борис.

— Чужака отдай. Возьмем и уйдем. Нужно говорить. Никого не тронем.

— Никого они не тронут, — тихо повторил Борис.

— Людоеды поганые.

Он взглянул на меня. Я быстро замотал головой.

— Я вам не верю! — крикнул Борис.

— Мамой клянусь! — ответили ему, и снаружи загудел, заскрежетал смех. Их там было не меньше десятка. Рядом, возле самого дома.

Что-то едва слышно звякнуло. Я повернулся на звук и увидел, как ручка на входной двери медленно опускается.

— Борис!

Он обернулся, и в этот момент дверь со стуком распахнулась. Борис вскинул ружье и выстрелил в темноту дверного проема. Комнату заволокло дымом, сквозь который пронесся жуткий рев. Борис выстрелил еще раз, а потом что-то темное вырвалось из темноты и устремилось ко мне. Я открыл рот, но крикнуть не успел… Я пришел в себя на кровати в маленькой темной комнате. В нос бил густой кислый запах. Возле меня на стульчике сидела худая женщина, придерживая на груди теплый платок. Ее глаза, казалось, занимали половину настороженного высохшего лица. Где-то в углу комнаты за ее спиной хныкал ребенок. Я повернул голову и застонал.

Женщина положила мне на лоб мокрую тряпку. Я схватил ее за руку.

— Тихо, тихо, — зашептала она.

— Лежи спокойно. Тебе не надо двигаться.

— Что с Борисом? — прошептал я.

— Где он? А топтуны?

— Они хотят поговорить с тобой. Ты их не бойся, они не тронут. Я сейчас позову. Только ты лежи спокойно: не кричи и не двигайся, говори с ним тихо. Не зли.

Она поднялась.

— Томка! — зашептала она в угол.

— Томка, иди за мной!

В темноте завозились, передо мной мелькнуло чумазое заплаканное лицо и исчезло. Они вышли за дверь.

Снаружи послышались голоса. Один человеческий, а второй, уже знакомый мне, глухой и грубый. Потом заскрипел пол, и в комнату вошел топтун.

Если бы не слова женщины, я бы закричал, но теперь просто сжал зубы. Передо мной стояла жуткая тварь — широкогрудая, ростом с человека, очень похожая на медведя, вставшего на задние лапы. Тушу покрывал темный мех с редкими серыми пятнами. На плечах и животе оставались большие проплешины, блестевшие гладкой темной кожей. Но самым отвратительным зрелищем была его голова. Она тоже напоминала медвежью, на ней совсем не было меха, а рыло казалось толще и не таким длинным, как у обычных медведей. Кожа на голове была значительно светлее, чем на теле. Топтун размеренно двигал толстыми, человеческими губами и внимательно смотрел на меня. От него пахло дикой смесью мочи, пота и крови, от которой слезились глаза.

— Борис плохой человек, — сказал топтун.

— Он убивал нас. Не хотел говорить. Не хотел жить вместе.