Добавить в моё избранное
14 мин, 25 сек 13466
Ему безумно захотелось куда-то бежать, что-то делать, но он сидел в оцепенении и пытался приободрить себя. Потом вскочил и кинулся по коридорам к выходу из подземелья-крипты. Господь должен ему помочь, ведь он находится в божьем храме, ведь если Бог есть, то он спасёт его!
Тим, задыхаясь, поднялся по шаткой лестнице и навалился на дверь. Она была заперта. Он колотил в неё, пока не разбил руки в кровь; кричал, но никто не отзывался. Значит, он замурован здесь навечно. И никто не придёт. Старика с карликом, наверняка, забрали к себе демоны, а он будет ходить по подземелью, пока не кончатся силы, пока не околеет и не станет привидением. В отчаянии он кинулся обратно, но заблудился в бесконечных коридорах и переходах, которые тянулись гораздо дальше, чем само здание. Всюду он натыкался на тупики и двери, и нигде не было выхода на поверхность.
Отчаявшись, он сел на земляной пол и ему почудилось во тьме слабое дуновение. Тим пошёл по току воздуха, часто останавливаясь и боясь потерять направление. Вдруг это был поток из какого-нибудь отверстия, сквозь которое он мог бы выбраться наружу? Так и случилось. Ветер привёл его к лестнице, ведущей куда-то наверх. Он долго поднимался, пока не стало холодно. Навалился на дверь, и она с трудом поддалась. За ней была крохотная площадка колокольни.
Он стоял на пороге и смотрел на небо. На долину наползала тёмная туча, из которой сыпал снег. Тим зябко поёжился. Всё пространство до горизонта покрывал колышущийся туман. Странные тени бороздили его бездну, иногда слышались жуткие крики, словно кого-то колесовали или мучили на дыбе. Лучи солнца, клонившегося к закату, скользили по вихрям адских полей и окрашивали в тёмно-красный цвет черепицу видневшихся неподалеку домов. Тиму вчера оставалось пройти ещё немного, и он бы дошёл до города. Но сейчас надо было ждать, когда поднимется жёлтый туман.
Его болезнь… Он скоро умрёт. Чума ещё никого не пощадила. Эта безжалостная бестия была страшнее всех монстров, порождённых туманом. Если он сунется в столицу, смерть будет быстрой. Его сразу убьют. Если останется здесь, то болезнь прикончит его за неделю. Он будет валяться в горячечном бреду, пока не умрёт, и мучения продлятся долго, очень долго. Он помнил, как умирали от чумы родные. Их дыхание прерывалось, от их тел шёл жар, а потом, после страшной агонии они затихали. Господи! Как не хочется умирать!
За спиной послышался шорох, и хриплый голосок злобно спросил: «Где моя мама?!» Тим от неожиданности поскользнулся и ударился о колокол. Над долиной поплыл густой звон. И словно тысячи птиц выпорхнули из тумана и взвились в небо. Неясные тени закружились вокруг колокольни, и Тиму почудилось, что это души, сонм духов, к которым скоро присоединится и его душа. Карлик подпрыгивал и орал: «Вон моя мама! Вон моя мама! Вон моя мама!», показывая на тени, скользящие среди редких снежинок и бесследно исчезающие в плотном тумане, стелющемся над землёй.
Тим спустился в подземелье следом за карликом, который вывел его к каморке и затем куда-то ушёл. Видимо, искать старика. Странный этот пастор, думал юноша, растянувшись на скамейке. Потом вспомнил, что вчера тот обмолвился и назвал себя кладбищенским сторожем. Тем более, не церковник, значит ему не указ. И все бредни о спасении человечества всего лишь сумасбродство. Но что-то важное он вчера упустил. Что-то его насторожило, но он не придал этому значения. Что-то о чудесах, о чудесном? Какая теперь разница. Его-то уже ничто не спасёт. Ни чудо, ни лекарь, ни Бог… К вечеру, когда исчезли миазмы тумана, и комета продолжила своё шествие по небу, вернулся старик. Он был бледен и неразговорчив. Прикрыв дверь, о чём-то долго шептался в коридоре с карликом, пока Тим готовил ужин из волчьего мяса. От запахов варева его мутило, голова раскалывалась от боли, и в груди разгорался огонь лихорадки. Время, отпущенное на жизнь, неотвратимо кончалось.
Старик вошёл в каморку и торжественно произнёс: «Сегодня вечером я буду читать мою первую проповедь. Я был в городе, ходил по домам и приглашал всех в церковь». Он помолчал, нервно теребя мочку уха, затем недобро взглянул и продолжил: «Люди кидали в меня объедки, приняв за нищего. Но я всё равно воззову к Господу, пусть даже никто не придёт!» Тим сел на скамью и, еле сдерживая кашель, украдкой смотрел, как старик, отодвинув закопченную занавеску, достал из ниши в стене пасторскую одежду. Одеяние было мало, видимо старый пастор был маленького роста. Тим усмехнулся, представив кладбищенского сторожа, читающего проповедь и постоянно одёргивающего топорщащийся богослужебный халат и ленту с изображением чаши. Старик заметил Тимину гримасу и ласково улыбнулся в ответ, только при этом в его глазах засветился дьявольский огонёк. Облачившись, он сказал: «Ты, наш святой немой, побудешь в укромной комнатке, и оттуда услышишь мою проповедь. Грех читать молитвы в пустой церкви. А чтобы не нарушил кашлем мою стройную речь, я принёс тебе лекарство, которое ты должен выпить сейчас же». Тим кивнул, и принялся разливать варево по мискам.
Тим, задыхаясь, поднялся по шаткой лестнице и навалился на дверь. Она была заперта. Он колотил в неё, пока не разбил руки в кровь; кричал, но никто не отзывался. Значит, он замурован здесь навечно. И никто не придёт. Старика с карликом, наверняка, забрали к себе демоны, а он будет ходить по подземелью, пока не кончатся силы, пока не околеет и не станет привидением. В отчаянии он кинулся обратно, но заблудился в бесконечных коридорах и переходах, которые тянулись гораздо дальше, чем само здание. Всюду он натыкался на тупики и двери, и нигде не было выхода на поверхность.
Отчаявшись, он сел на земляной пол и ему почудилось во тьме слабое дуновение. Тим пошёл по току воздуха, часто останавливаясь и боясь потерять направление. Вдруг это был поток из какого-нибудь отверстия, сквозь которое он мог бы выбраться наружу? Так и случилось. Ветер привёл его к лестнице, ведущей куда-то наверх. Он долго поднимался, пока не стало холодно. Навалился на дверь, и она с трудом поддалась. За ней была крохотная площадка колокольни.
Он стоял на пороге и смотрел на небо. На долину наползала тёмная туча, из которой сыпал снег. Тим зябко поёжился. Всё пространство до горизонта покрывал колышущийся туман. Странные тени бороздили его бездну, иногда слышались жуткие крики, словно кого-то колесовали или мучили на дыбе. Лучи солнца, клонившегося к закату, скользили по вихрям адских полей и окрашивали в тёмно-красный цвет черепицу видневшихся неподалеку домов. Тиму вчера оставалось пройти ещё немного, и он бы дошёл до города. Но сейчас надо было ждать, когда поднимется жёлтый туман.
Его болезнь… Он скоро умрёт. Чума ещё никого не пощадила. Эта безжалостная бестия была страшнее всех монстров, порождённых туманом. Если он сунется в столицу, смерть будет быстрой. Его сразу убьют. Если останется здесь, то болезнь прикончит его за неделю. Он будет валяться в горячечном бреду, пока не умрёт, и мучения продлятся долго, очень долго. Он помнил, как умирали от чумы родные. Их дыхание прерывалось, от их тел шёл жар, а потом, после страшной агонии они затихали. Господи! Как не хочется умирать!
За спиной послышался шорох, и хриплый голосок злобно спросил: «Где моя мама?!» Тим от неожиданности поскользнулся и ударился о колокол. Над долиной поплыл густой звон. И словно тысячи птиц выпорхнули из тумана и взвились в небо. Неясные тени закружились вокруг колокольни, и Тиму почудилось, что это души, сонм духов, к которым скоро присоединится и его душа. Карлик подпрыгивал и орал: «Вон моя мама! Вон моя мама! Вон моя мама!», показывая на тени, скользящие среди редких снежинок и бесследно исчезающие в плотном тумане, стелющемся над землёй.
Тим спустился в подземелье следом за карликом, который вывел его к каморке и затем куда-то ушёл. Видимо, искать старика. Странный этот пастор, думал юноша, растянувшись на скамейке. Потом вспомнил, что вчера тот обмолвился и назвал себя кладбищенским сторожем. Тем более, не церковник, значит ему не указ. И все бредни о спасении человечества всего лишь сумасбродство. Но что-то важное он вчера упустил. Что-то его насторожило, но он не придал этому значения. Что-то о чудесах, о чудесном? Какая теперь разница. Его-то уже ничто не спасёт. Ни чудо, ни лекарь, ни Бог… К вечеру, когда исчезли миазмы тумана, и комета продолжила своё шествие по небу, вернулся старик. Он был бледен и неразговорчив. Прикрыв дверь, о чём-то долго шептался в коридоре с карликом, пока Тим готовил ужин из волчьего мяса. От запахов варева его мутило, голова раскалывалась от боли, и в груди разгорался огонь лихорадки. Время, отпущенное на жизнь, неотвратимо кончалось.
Старик вошёл в каморку и торжественно произнёс: «Сегодня вечером я буду читать мою первую проповедь. Я был в городе, ходил по домам и приглашал всех в церковь». Он помолчал, нервно теребя мочку уха, затем недобро взглянул и продолжил: «Люди кидали в меня объедки, приняв за нищего. Но я всё равно воззову к Господу, пусть даже никто не придёт!» Тим сел на скамью и, еле сдерживая кашель, украдкой смотрел, как старик, отодвинув закопченную занавеску, достал из ниши в стене пасторскую одежду. Одеяние было мало, видимо старый пастор был маленького роста. Тим усмехнулся, представив кладбищенского сторожа, читающего проповедь и постоянно одёргивающего топорщащийся богослужебный халат и ленту с изображением чаши. Старик заметил Тимину гримасу и ласково улыбнулся в ответ, только при этом в его глазах засветился дьявольский огонёк. Облачившись, он сказал: «Ты, наш святой немой, побудешь в укромной комнатке, и оттуда услышишь мою проповедь. Грех читать молитвы в пустой церкви. А чтобы не нарушил кашлем мою стройную речь, я принёс тебе лекарство, которое ты должен выпить сейчас же». Тим кивнул, и принялся разливать варево по мискам.
Страница
3 из 4
3 из 4
