Первомай

— Если ближе к морю уйти, можно совсем тихо жить. Голодно будет мал-мала. А может, нет.

Витька подумал, что если бы мертвые встали не позапрошлым летом, а зимой, их бы всех заморозило. И город бы выжил. И все северные поселки тоже.

И Красное. И Тельвиска. И Андег.

Он механически поднял прилипшую к ботинку открытку. «Дорогой папа! От всей души поздравляем тебя с пятидесятипятилетием»… — Неба утреннего стяг… В жизни важен первый шаг… — взревело радио на площади.

— Слышишь: реют над страною… — Ветры яростных атак, — подпел Витька.

Эту песню он любил. Под нее хотелось лететь грозной конной лавой и саблей так — раз! раз! раз!

Как в кино.

Затопал, возвращаясь, дядя Саша. Гораздо медленнее, чем поднимался. Словно тяжесть тащил.

— Принимайте, — появляясь, пропыхтел он.

Витька убрал со стола керосиновую лампу, поставил выше, на шкаф. Валеев переместился на стул в углу. А дядя Саша, сгорбившись, втащил на себе стонущего Кустинского. Грузное тело ахнуло о столешницу.

— Вот придурок-то!

Освободившись, дядя Саша упер ладони в колени. Задышал с присвистом, невидящими глазами уставясь на Витьку. Раздувались ноздри, билась жилка на виске.

— Пове… повеситься захотел… — Сам ты… — Кустинский слабо заворочался.

Он был толстый, заросший, в куртке-вахтовке и синих утепленных штанах. Когда-то он здесь, на местной радиостанции, работал.

— Как на площади? — спросил дядя Саша.

— Сейчас!

Витька двинул карабин, примостился, приник, прищурил глаз. Над мушкой поплыли серые плиты.

— И Ленин такой молодой, и юный октябрь впереди! — билось в окно.

Витьку вдруг окатило холодом. А если, подумал он, сам Ленин встал? Это что же тогда в Ленина тоже кому-то стрелять придется?

В прицеле мелькнул борт «пазика». Витька дернул стволом — прыгнули ступени горисполкома, заклинившие дверные створки, урна, битое стекло. А дальше… — Есть один! — крикнул Витька.

Мертвец стоял у кирпичной стены, подняв, словно прислушиваясь, голову. Половина лица была ободрана до кости, висели ошметки серо-зеленой кожи.

— Ну-ка! — дядя Саша потеснил Витьку.

— Где?

— Справа от входа.

— Сволочи… — прохрипел Кустинский, трогая горло.

— Молчи уж, — обернулся дядя Саша.

Кустинский сполз со стола, запахнулся в куртку.

— Это, может быть, право каждого советского гражданина — умереть, как ему хочется.

Щеки его тряслись.

— А потом бродить мал-мала, — пыхнул трубкой Валеев.

— Да! Да! Или дайте мне пистолет с одним патроном! Не хочу жить! Не хочу!

Кустинский заволновался, заходил по комнатке, сопя и как-то умудряясь размахивать руками. Потом, не дождавшись реакции, полез к окну.

— Ай!

Витьку прижало к ребру лопнувшей батареи.

— Где там ваш мертвец? — Кустинский дернул занавеску.

— Не демаскируй! — дядя Саша хлопнул Кустинского по руке, потом оттеснил плечом.

Освободившийся Витька, со свистом втянув воздух сквозь зубы, зачесал колено.

— Блин, дядя Андрей!

— Ну вы вообще! — Кустинский, мотнувшись, шагнул к ненцу.

— Валеев, дай хоть ты ружье.

Валеев прищурился.

— Нельзя мал-мала.

— А еще знатный оленевод!

— Будут новые победы, — донеслось с площади, — встанут новые бойцы!

Кустинский постоял, затем сел прямо на пол.

— Следи давай, — дядя Саша прошелся ладонью по Витькиным вихрам.

— Спущусь на первый, посмотрю, что там.

— Иди-иди, — махнул рукой Кустинский.