Тени катакомб

Тельман взялся показать, что происходит с украденными детьми — во что они превращаются, и тогда я начал различать отвратительное сходство между физиономиями людей и нелюдей. Он отразил эволюцию ужасного — от деградировавших до откровенно нечеловеческих людских образов! Его собакообразные существа происходили от смертных! Как только я задумался о том, какими виделись ему отпрыски этих тварей-подкидышей, мой взгляд натолкнулся на картину, воплощавшую мою мысль. То была сцена из старинного пуританского быта — комната с массивными потолочными балками, зарешеченными окнами и грубо сработанной мебелью семнадцатого века, где сидели члены большой семьи и слушали, как отец читает из Священного Писания. Все лица светились благочестием. И только на одном играла издевательская ухмылка. Это было лицо молодого человека — его, по всей вероятности, несчастный отец считал своим сыном — но оно было схоже с ликами нечисти. Дойдя до высшей степени цинизма, Тельман придал этому подброшенному выродку отчетливо различимые черты сходства с самим собой. К тому времени Тельман в соседней комнате зажег лампу, распахнул дверь и спросил, не угодно ли мне ознакомиться с его «последними набросками». Поделиться с ним своими впечатлениями я не мог, лишившись от страха и отвращения дара речи, но думаю, что он и без того понял мои чувства, восприняв их как комплимент. И тут мне снова хочется заверить тебя, Периот, что я далеко не слабак, который сразу начинает вопить, стоит ему увидеть нечто хоть чуть-чуть отличающееся от общепринятых норм. И все же в следующей комнате у меня непроизвольно вырвался крик, и мне пришлось вцепиться в косяк двери, чтобы не упасть. Если раньше передо мной представали вурдалаки и ведьмы, вторгающихся в мир наших предков, то здесь ужас царил в сегодняшней повседневной жизни!

Боже, как этот человек владел кистью! Там был эскиз под названием «Происшествие в подземке», где свора омерзительных тварей вылезала из каких-то невидимых катакомб через трещину в полу на «Брайтон-бич» и нападала на стоящих на платформе людей. На другом полотне была изображена их пляска на сов-ременном Коппс-Хилл среди надгробных камней. И еще целая серия, где сквозь щели и дыры стен в подвалах вылезали на свет божий чудовища и, мерзко ухмыляясь, прятались за бочками или печами, чтобы подкараулить первую, спускающуюся вниз жертву. Еще на одном полотне изображалась часть Сайлент-Хилла, вся испещренная норами, из которых, подобно муравьиной армии, лезли наружу зловонные монстры. Танцы на наших нынешних кладбищах были представлены в изобилии, но один замысел Тельмана поразил меня более остальных — под каким-то неизвестным мне сводом целая толпа чудищ скрутилась вокруг одного, которое держало популярный путеводитель по Бостону и, по всей видимости, читало его вслух. Все они указывали при этом на один и тот же абзац, при этом хари их до такой степени были искажены сумасшедшим эпилептическим смехом, что мне почудилось — я услышал его злобное эхо. Картина называлась так: «Холмс, Лоуэлл и Лонгфелло похоронены в Маунт Оберн» По мере того, как я постепенно брал себя в руки и приспосабливался к дьявольски зловещей атмосфере этой второй комнаты, я стал анализировать причины того тошнотворного отвращения, которое все это во мне вызывало.

Прежде всего, сказал я себе, эти вещи отталкивают своей совершеннейшей не человечностью и холодной жестокостью, отражающей жестокость самого Тельмана. Человек должен быть непримиримым врагом всего рода людского, чтобы так откровенно смаковать его деградацию, издеваясь над разумом и телом. И, во-вторых, картины вызывали ужас именно потому, что они были мастерски написаны. Они были настолько убедительными, что когда мы видели полотна, мы видели самих демонов. Но самое страшное заключалось в том, что для усиления воздействия Тельман не прибегал к уловкам или трюкам. Ничто в его полотнах не было размыто, искажено или надумано — линии четкие, очертания полны жизни, каждая деталь выписана тщательнейшим образом. А лица! Перед нами представали не плоды воображения художника. Это действительно был сам ад кромешный. Небом клянусь, так оно и было! Этот человек даже не пытался погрузить нас в эфемерность снов — он лишь холодно и цинично отображал некий стабильный, механистичный и хорошо организованный мир, который сам он видел во всей его полноте, яркости и реальности. Одному Богу известно, где Тельман подглядел богохульные образы, которые стелились, крались и ползли. Но каким бы не был страшный источник этих образов, одно было несомненно — Тельман был скрупулезным, целеустремленным и почти научным реалистом. Мой хозяин повел меня вниз, в подвал, где собственно и находилась его мастерская, и я мысленно собрался, предчувствуя, что понадобятся невероятные усилия, чтобы сохранить самообладание среди незавершенных полотен.

Когда мы достигли нижней ступеньки сочившейся сыростью лестницы, он направил луч фонарика в угол просторного помещения и высветил выложенную кирпичом окружность, которая явно была отверстием огромного колодца в земля-ном полу.