Я заглядываю в комнату. Моя пятилетняя дочь играет на полу, бормоча себе что-то под нос. Она сидит на цветастом турецком ковре и, почесывая об него свои голые пятки, заплетает косичку большой старой кукле. Я улыбаюсь, тихо прикрываю за собой дверь, но тут же соображаю, что забыл попросить ее надеть носки: открываю дверь снова и ловлю на себе ее напряженный, испуганный взгляд.
Добавить в моё избранное
4 мин, 18 сек 1654
— Никогда нельзя так делать, папа, никогда нельзя!
— Как делать? — удивляюсь я.
— Никогда нельзя два раза подряд открывать дверь.
— Почему?
— Ты не поймешь.
— Но ты все же попробуй объяснить.
— Ты не поверишь.
— А если поверю?
— Потому что, ну потому что, когда ты так делаешь, — возбужденно тараторит она, — когда ты делаешь так, получается щель — не настоящая, вернее, настоящая, но невидимая щель, между мирами, и через эту щель может быстро проскочить Бог, — она страшно округляет глаза, — и утащить тебя туда.
— А если открыть дверь три раза? — интересуюсь я.
— Три раза — это ничего. А вот четыре — даже хуже чем два.
— А пять? — Мне становится все любопытнее.
— Пять можно.
— Шесть?
— Нельзя.
— То есть четные числа? — зачем-то спрашиваю я, и она, естественно, молчит: она не понимает, что такое «четные числа».
— И откуда же ты это знаешь? — спрашиваю я.
Видимо, в моем тоне, незаметная для меня, проскальзывает ирония. Во всяком случае, она сразу чувствует, что что-то не так, и обиженно надувает губы:
— Я же говорила, что ты не поверишь… — Откуда ты знаешь? — повторяю я как можно более серьезно и проникновенно.
Но она больше не доверяет мне; кроме того, наш разговор, кажется, ей наскучил. Она уже снова возится с белой синтетической косой и нехотя отвечает, даже не глядя в мою сторону:
— Я знаю. Просто знаю.
Еду на работу. Час пик.
«Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция — «Белорусская».
В вагон продолжает медленно вливаться толпа решительных пустоглазых людей. Мне выходить на следующей, но я даже не пытаюсь сопротивляться, спокойно даю им оттеснить себя в глубь вагона.
Ко мне прижимается невысокий, изящный молодой человек. У него очень волосатые руки — кисти рук. Все пальцы покрыты курчавыми черными волосками, и даже на ладонях, кажется, видна темная поросль. Лицо чисто выбрито, но синеву, предвещающую скорую щетину, не скроешь; эта плодородная синева поднимается до самых глаз. Странно, думаю я, столько растительности на таком юном лице — куда естественнее выглядело бы ее полное отсутствие, гладкая нежно-розовая кожа… Двери поезда захлопываются и опять открываются. «Отойдите от края платформы!» — раздается из громкоговорителя. Двери сталкиваются и разъезжаются снова. «Посадка окончена», — раздраженно говорит машинист. И еще раз — хлоп-хлоп… «А ну отпусти двери!» — ревет машинист, и невидимый хулиган наконец отступает. Поезд рывком трогается и ныряет в гремящую темноту.
Молодой человек готовится к выходу: своей волосатой рукой лезет в карман куртки, извлекает оттуда гигиеническую губную помаду — на улице мороз — и аккуратно возит ею по пухлым капризным губам.
Мрачный красномордый мужик, как и я — только сбоку — притиснутый к юноше, что-то злобно бормочет. Звуки растворяются в грохоте поезда, но по губам легко читается: педик.
Я пробираюсь к дверям. Молодой человек мне подмигивает. Красномордый, кажется, хочет сплюнуть на пол — но сдерживается.
Устало карабкаюсь по лестнице вверх и выхожу из метро.
— Как делать? — удивляюсь я.
— Никогда нельзя два раза подряд открывать дверь.
— Почему?
— Ты не поймешь.
— Но ты все же попробуй объяснить.
— Ты не поверишь.
— А если поверю?
— Потому что, ну потому что, когда ты так делаешь, — возбужденно тараторит она, — когда ты делаешь так, получается щель — не настоящая, вернее, настоящая, но невидимая щель, между мирами, и через эту щель может быстро проскочить Бог, — она страшно округляет глаза, — и утащить тебя туда.
— А если открыть дверь три раза? — интересуюсь я.
— Три раза — это ничего. А вот четыре — даже хуже чем два.
— А пять? — Мне становится все любопытнее.
— Пять можно.
— Шесть?
— Нельзя.
— То есть четные числа? — зачем-то спрашиваю я, и она, естественно, молчит: она не понимает, что такое «четные числа».
— И откуда же ты это знаешь? — спрашиваю я.
Видимо, в моем тоне, незаметная для меня, проскальзывает ирония. Во всяком случае, она сразу чувствует, что что-то не так, и обиженно надувает губы:
— Я же говорила, что ты не поверишь… — Откуда ты знаешь? — повторяю я как можно более серьезно и проникновенно.
Но она больше не доверяет мне; кроме того, наш разговор, кажется, ей наскучил. Она уже снова возится с белой синтетической косой и нехотя отвечает, даже не глядя в мою сторону:
— Я знаю. Просто знаю.
Еду на работу. Час пик.
«Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция — «Белорусская».
В вагон продолжает медленно вливаться толпа решительных пустоглазых людей. Мне выходить на следующей, но я даже не пытаюсь сопротивляться, спокойно даю им оттеснить себя в глубь вагона.
Ко мне прижимается невысокий, изящный молодой человек. У него очень волосатые руки — кисти рук. Все пальцы покрыты курчавыми черными волосками, и даже на ладонях, кажется, видна темная поросль. Лицо чисто выбрито, но синеву, предвещающую скорую щетину, не скроешь; эта плодородная синева поднимается до самых глаз. Странно, думаю я, столько растительности на таком юном лице — куда естественнее выглядело бы ее полное отсутствие, гладкая нежно-розовая кожа… Двери поезда захлопываются и опять открываются. «Отойдите от края платформы!» — раздается из громкоговорителя. Двери сталкиваются и разъезжаются снова. «Посадка окончена», — раздраженно говорит машинист. И еще раз — хлоп-хлоп… «А ну отпусти двери!» — ревет машинист, и невидимый хулиган наконец отступает. Поезд рывком трогается и ныряет в гремящую темноту.
Молодой человек готовится к выходу: своей волосатой рукой лезет в карман куртки, извлекает оттуда гигиеническую губную помаду — на улице мороз — и аккуратно возит ею по пухлым капризным губам.
Мрачный красномордый мужик, как и я — только сбоку — притиснутый к юноше, что-то злобно бормочет. Звуки растворяются в грохоте поезда, но по губам легко читается: педик.
Я пробираюсь к дверям. Молодой человек мне подмигивает. Красномордый, кажется, хочет сплюнуть на пол — но сдерживается.
Устало карабкаюсь по лестнице вверх и выхожу из метро.
