Предчувствие

Если откуда-то и доносился грохот колес проезжавшего самосвала или детский крик, они звучали особенно резко и плотно, не рассеиваясь и не растекаясь, как обычно. Жара.

Я прошел через густо заросший сквер, разыскал подъезд дома Романа, поднялся к нему на седьмой этаж, позвонил. Он долго не открывал. Может, еще спал, утомленный ночным бденьем, хотя пора бы уже и подняться — двенадцать на носу. Наконец за входной дверью послышались шаркающие звуки, затем сухой лязг замка. Роман почти равнодушно, без тени удивления (может, знал, что я поспешу к нему) полуприкрытыми от сна глазами посмотрел на меня.

— Все-таки приехал?— сказал.

— Проходи.

Я потянулся за ним, похудевшим — кожа да кости, — ссутулившемся, в одной майке и трусах, в тапочках на босу ногу.

— Зачем?— спросил он опять, тяжело опускаясь на серую смятую холостяцкую постель и закуривая свежую сигарету. Полная окурков алюминиевая кружка стояла на старом деревянном табурете рядом с кроватью.

— Я же тебе обо всем написал.

— Не мог по-другому, извини, — сказал я, бегло осматривая убогую комнатушку друга. Тут словно сто лет не убирались. Повсюду в беспорядке валялась разная одежда, на столе возле монитора чернела сковорода с остатками яичницы, окно было задернуто выцветшей, давно потерявшей свой вид ситцевой занавеской. Плотно набитый всевозможными книгами старый сервант уныло покосился в дальнем углу. Воздух пропитался табаком и крепким мужским потом.

— Тогда располагайся, — сказал Роман.

— Милости прошу.

Я подошел к окну, отодвинул занавеску.

— Позволишь?

Роман слабо пожал плечами: «Как знаешь».

— Как ты тут только живешь?— спросил я, распахивая настежь окна.

— Немудрено нахвататься таких мыслей.

Я замер у окна. Происшедшая в Романе перемена сильно поразила меня. Его взгляд, как мне показалось, был совсем потухший, мертвый. И хотя он пытался как-то придать ему радостного, веселого блеска, быстро набегающие морщинки на лбу говорили о том, что Роман до сих пор упорно сосредоточен над чем-то, тем, что ни на минуту не оставляет его, ни на секунду не дает покоя. Приятного было мало.

Легкий летний ветерок освежающе дохнул на меня. До голубизны чистый небосвод, казалось, был совсем рядом.

— Итак, может, растолкуешь мне все? Что за мрачные настроения? Какой конец света? Ты совсем из ума выжил?

Роман улыбнулся краем губ. Так снисходительно улыбается взрослый, видя, как ребенок неумело складывает из кубиков пирамиду.

— Боюсь, ты меня не поймешь, — сказал он чуть погодя.

— До этого же, кажется, понимал. Или, по крайней мере, старался понять.

— Но в этом случае я и сам ничего не понимаю. Только чувствую. Как это объяснить? Может, выпьем?

— Выпьем, а потом ты мне все-таки обо всем подробно расскажешь.

— А рассказывать, собственно говоря, и нечего, — сказал Роман, поднимаясь с кровати и туша сигарету в кружке.

— Ты всегда можешь разумно объяснить собственные чувства? А предчувствия еще более неуловимы. И необъяснимы. Только от одних мыслей о них у меня рождается страх. Даже не знаю, перед чем. И это еще больше пугает.

Роман оставил меня одного. Я не придал серьезного значения его словам. Общие рассуждения. Обычное самокопание, которое я также списывал на его одиночество.

— Может, ты преувеличиваешь?— стал спрашивать я дальше, когда Роман с початой бутылкой водки и двумя изрядно потускневшими стопками вернулся в комнату.

— Поначалу и я так думал.

— Роман наполнил рюмки.

— Потом перестал. Мысли о конце света стали все чаще лезть в голову. Сами по себе. Даже в снах. Я чувствую его, он уже близко.

— И ты так спокойно об этом говоришь?

— Я уже успокоился, смирился. Давай, выпьем, теперь уже все равно.

Я в упор посмотрел на Романа. Он был как никогда серьезен. Раньше я бы посмеялся над его словами, теперь просто не смог. Мне стало больно за него. С такими тревожными мыслями долго не протянешь. Жизнь потеряла для него смысл. И это было страшно.

Мы выпили. Роман поднялся:

— Пойду, чего-нибудь приготовлю. Хоть в последний день поем с удовольствием.

Я пропустил его слова о последнем дне мимо ушей.

— Может, сходить чего-нибудь купить в магазин?

— Не надо, я спустил вчера на еду все оставшиеся деньги. Они мне больше не понадобятся. Открывай холодильник и режь все, что под руку попадет. Умрем, как довольные жизнью мужики — на сытый желудок.

Роман рассмешил меня. Надо было знать его. Только он так с размахом мог закончить день. Что будет завтра, его никогда не тревожило. Но чтобы так беспечно спустить последние гроши, надо было, наверное, совсем рехнуться.

Я открыл холодильник. Сыр, ветчина, балык, красная икра.

— Доставай и режь все без зазрения совести.