Припекало. Да что там, солнце жарило вовсю! Старый Джованни осторожно полз по густой траве…
Добавить в моё избранное
4 мин, 57 сек 457
Пригибаясь, он перебегал от одной группы кустов к другой. Прятался за деревьями. И — постепенно поднимался все выше и выше, к самой верхушке холма. За спиной у Джованни болтался туго набитый мешок из выгоревшего на солнце брезента, а у пояса висела большая тыквенная фляга оплетенная лозой, да короткая саперная лопатка.
На полпути старику пришлось остановиться и отдохнуть. Он укрылся в тени дерева, скинул со спины мешок и привалился к стволу. Отцепив тыквенную бутыль, он встряхнул ее.
Внутри сыто булькнуло.
— Ты же не против, Кен? — протянул старик и покосился на мешок.
— Жара, словно все ангелы Господни:
И — осекся. Как бы не обидеть старого хозяина этих мест. Как бы не нахмурился тот, чьим именем назвали холм. Джованни кинул пару вороватых взглядов вокруг, вытянул пробку и надолго приложился к горлу. Кадык медленно ходил вверх-вниз. Десяток щедрых глотков и на душе у старика посветлело.
Настоящая стравечча! Молодой Козимо, сын Луки, не посрамил отцовского имени. Давно не пробовал Джованни такой отличной граппы. Не зря в свое время прадед Луки поставил свой дом на окраине Бассано дель Граппа. Нет, не зря!
Вот только Кен… А!
— Ух… — наконец проворчал Джованни и утер слезы с седой щетины.
— Крепка. Крепка, дьявол.
Он провел рукой по глазам. Нет! Это не слезы. Мужчины не плачут. Все дело в проклятой жаре! Настоящее пекло. Как будто не середина апреля, а давно уже лето. Июль. Или даже начало августа.
Стряхнув на ярко-зеленую траву несколько капель напитка, он шмыгнул носом и крепко зажмурился. Надолго.
Три капли граппы — дань уважения.
… Старик угрюмо огляделся. Выбрал широкую поляну почти на самой вершине холма. Вокруг — только невысокие кусты, да пара деревьев. Уложив заплечный мешок под одно из них, он отцепил от пояса короткую лопатку и принялся за дело. Вскоре в центре поляны появилась неглубокая яма. Даже не яма, а так, широкая проплешина в траве. Снятый дерн образовал невысокую земляную пирамиду.
Из мешка появились несколько березовых поленьев, которые старик уложил в центре будущего кострища. Аккуратно и неторопливо, Джованни строил костер. Поленья легли фундаментом, несколько толстых щепок и листов бумаги образовали помост. Последним старик достал из мешка небольшой сверток из синего картона и водрузил его поверх всего.
Постоял молча. Отхлебнул из бутыли. И щедро залил драгоценным напитком поленья и сверток.
Чиркнул спичкой.
Бледное, почти невидимое на солнечном свету пламя метнулось по бумаге и поленьям. Вгрызлось. Укоренилось. Костер заполыхал. Сверток задымился и вдруг начал плеваться жаркими, ослепительно белыми искрами.
Джованни отступил на шаг.
Пламя взревело, на миг поднявшись вровень с лицом старика, но тут же стихло. Опало и уже так высоко не поднималось. Сверток исчез в огне, но что-то багрово переливалось в центре костра и яркие искры продолжали падать на траву.
Старый сицилиец зажмурился. Пара слез скользнуло по щекам.
Джованни тут же смахнул их.
Вытянув из нагрудного кармана джинсовки темные капли наушников, старик аккуратно и неторопливо вставил их в уши. Достав из того же кармана грязную суровую нить, он старательно примотал крохотные динамики к ушам. Из другого кармана на свет появился толстая стальная полоса MP3-плейера.
Старик пощелкал вытертыми до блеска кнопками. Выбрал нужное и нажал еще пару кнопок. Через несколько мгновений все звуки мира смыло электронной волной 'Bomfunk MC's'. Джованни ненадолго замер у костра.
И вдруг — задергался. Взмахнул руками, подпрыгнул. Притопнул, и пошел… Пошел!
В диком танце старый сицилиец обходил костер. Молча. Лишь энергичные финны терзают слух и сердитое солнце в зените. И — костер, рассыпающий ослепительно-яркие искры.
Сердце Джованни билось молодым соколом о клетку ребер. Пегие космы намокли от пота — лишь успевай смахивать со лба едкие капли, чтобы не попали они в глаза. Слезы проложили мокрые тропинки в колючих зарослях седой щетины.
Пот. Слезы.
Слезы! Нет, мужчины не плачут!
В сердце как иглу воткнули. Джованни споткнулся, взмахнул руками и упал на траву, усыпанную грязным песком. Ткнулся лицом в теплую землю и долго лежал недвижно. А в ушах все бился и бился жизнерадостный прибой Bomfunk MC's 'Hands'.
… Когда костер перестал плеваться огненно-острым, старик пошевелился. Подтянул тыквенную плетенку, перевернулся на спину и выхлебал остатки обжигающего горло напитка. И вновь замер, уставив невидящий взгляд в глубокую синеву неба.
Джованни утер слезящиеся глаза. Нет, он вовсе не плакал. Мужчина не плачет! Это все солнце — только оно! Жарит так, как будто Джованни пришел сюда за каким-то плохим делом.
Старик встал, укоризненно покачал головой и прищурился на каплю святого огня, медленно ползущую в зенит.
На полпути старику пришлось остановиться и отдохнуть. Он укрылся в тени дерева, скинул со спины мешок и привалился к стволу. Отцепив тыквенную бутыль, он встряхнул ее.
Внутри сыто булькнуло.
— Ты же не против, Кен? — протянул старик и покосился на мешок.
— Жара, словно все ангелы Господни:
И — осекся. Как бы не обидеть старого хозяина этих мест. Как бы не нахмурился тот, чьим именем назвали холм. Джованни кинул пару вороватых взглядов вокруг, вытянул пробку и надолго приложился к горлу. Кадык медленно ходил вверх-вниз. Десяток щедрых глотков и на душе у старика посветлело.
Настоящая стравечча! Молодой Козимо, сын Луки, не посрамил отцовского имени. Давно не пробовал Джованни такой отличной граппы. Не зря в свое время прадед Луки поставил свой дом на окраине Бассано дель Граппа. Нет, не зря!
Вот только Кен… А!
— Ух… — наконец проворчал Джованни и утер слезы с седой щетины.
— Крепка. Крепка, дьявол.
Он провел рукой по глазам. Нет! Это не слезы. Мужчины не плачут. Все дело в проклятой жаре! Настоящее пекло. Как будто не середина апреля, а давно уже лето. Июль. Или даже начало августа.
Стряхнув на ярко-зеленую траву несколько капель напитка, он шмыгнул носом и крепко зажмурился. Надолго.
Три капли граппы — дань уважения.
… Старик угрюмо огляделся. Выбрал широкую поляну почти на самой вершине холма. Вокруг — только невысокие кусты, да пара деревьев. Уложив заплечный мешок под одно из них, он отцепил от пояса короткую лопатку и принялся за дело. Вскоре в центре поляны появилась неглубокая яма. Даже не яма, а так, широкая проплешина в траве. Снятый дерн образовал невысокую земляную пирамиду.
Из мешка появились несколько березовых поленьев, которые старик уложил в центре будущего кострища. Аккуратно и неторопливо, Джованни строил костер. Поленья легли фундаментом, несколько толстых щепок и листов бумаги образовали помост. Последним старик достал из мешка небольшой сверток из синего картона и водрузил его поверх всего.
Постоял молча. Отхлебнул из бутыли. И щедро залил драгоценным напитком поленья и сверток.
Чиркнул спичкой.
Бледное, почти невидимое на солнечном свету пламя метнулось по бумаге и поленьям. Вгрызлось. Укоренилось. Костер заполыхал. Сверток задымился и вдруг начал плеваться жаркими, ослепительно белыми искрами.
Джованни отступил на шаг.
Пламя взревело, на миг поднявшись вровень с лицом старика, но тут же стихло. Опало и уже так высоко не поднималось. Сверток исчез в огне, но что-то багрово переливалось в центре костра и яркие искры продолжали падать на траву.
Старый сицилиец зажмурился. Пара слез скользнуло по щекам.
Джованни тут же смахнул их.
Вытянув из нагрудного кармана джинсовки темные капли наушников, старик аккуратно и неторопливо вставил их в уши. Достав из того же кармана грязную суровую нить, он старательно примотал крохотные динамики к ушам. Из другого кармана на свет появился толстая стальная полоса MP3-плейера.
Старик пощелкал вытертыми до блеска кнопками. Выбрал нужное и нажал еще пару кнопок. Через несколько мгновений все звуки мира смыло электронной волной 'Bomfunk MC's'. Джованни ненадолго замер у костра.
И вдруг — задергался. Взмахнул руками, подпрыгнул. Притопнул, и пошел… Пошел!
В диком танце старый сицилиец обходил костер. Молча. Лишь энергичные финны терзают слух и сердитое солнце в зените. И — костер, рассыпающий ослепительно-яркие искры.
Сердце Джованни билось молодым соколом о клетку ребер. Пегие космы намокли от пота — лишь успевай смахивать со лба едкие капли, чтобы не попали они в глаза. Слезы проложили мокрые тропинки в колючих зарослях седой щетины.
Пот. Слезы.
Слезы! Нет, мужчины не плачут!
В сердце как иглу воткнули. Джованни споткнулся, взмахнул руками и упал на траву, усыпанную грязным песком. Ткнулся лицом в теплую землю и долго лежал недвижно. А в ушах все бился и бился жизнерадостный прибой Bomfunk MC's 'Hands'.
… Когда костер перестал плеваться огненно-острым, старик пошевелился. Подтянул тыквенную плетенку, перевернулся на спину и выхлебал остатки обжигающего горло напитка. И вновь замер, уставив невидящий взгляд в глубокую синеву неба.
Джованни утер слезящиеся глаза. Нет, он вовсе не плакал. Мужчина не плачет! Это все солнце — только оно! Жарит так, как будто Джованни пришел сюда за каким-то плохим делом.
Старик встал, укоризненно покачал головой и прищурился на каплю святого огня, медленно ползущую в зенит.
