Я проснулся тихим, ранним утром. Солнце пахло подсолнухами, а воздух — туманом. То есть — сыростью. Ведь туман — это влага, влага — сырая, а это значит — туман пахнет сыростью. Я спал на улице. Прoсто нравится. Свежий воздух, и всё такое. И ещё — убитые комары.
Добавить в моё избранное
7 мин, 1 сек 3062
И так, постепенно просыпаясь, я устроился за старым столом, что стоит у меня в дальнем углу двора. Пописать. Не спеша справив нужду, я отправился в дом. Дом представлял из себя строение. Да, представьте себе — одноэтажное строение! Окна, двери, цокольный этаж и, собственно — надземный этаж. И в довершении была, вы не поверите — крыша! Простая, четырёхскатная крыша. И только на вершине её стоял флигель в виде собаки Луи, показывающий направление, обратное направлению ветра.
Конечно, ничего удивительного в экстерьере моего дома нет. А как вы ещё хотели? Но он резко контрастирует с интерьером, который напоминает… Да ничего он не напоминает. Просто нет ничего подобного нигде: внутри дома нет прямых линий. Все стены и потолки выпукло-вогнутые, в местах их сочленения нет углов, всё — смазано, закручено и вывернуто. Большая арка из холла-коридора в зал — это выгнутый, разорванный и местами вздутый проём: весь по краям в пузырях, вогнутостях и в сглаженных трещинах. Холл-коридор сделан перекрученным: левая и правая стена от входа наклонены влево. Но по мере удаления стены наклоняются вправо, соединяются стены вверху, в арочный потолок. Этот потолок у меня живёт своей жизнью: если стены параллельны и так же перекручиваются, то арочная часть, где они сходятся — сужается, извивается и выпучивается, словно змея. Плафон в холле — это эдакий осьминог, щупальцами приклеенный к арке-потолку. Как попало разбросаны щупальца, а в голове — по радиусу софиты встроены, в один ряд. Прям вот вплотную друг к другу. В доме — ещё четыре комнаты и кухня, которые так же оформлены. Но живут в нём полтора жильца — я и шкаф-купе. Ну, я — это понятно, а вот шкаф — почему жилец, да ещё — половина? Потому что он — жилец, но — молчит всегда. Для него я выделил отдельную комнату: он стоит посередине неё, на чёрном постаменте из стали и бетона. Постамент наклонён на двадцать восемь градусов — продольно, и на девять — в поперечнике. Почему такое отношение к шкафу? А мне так захотелось. Иногда я его злю: вешаю в него пару-тройку своих вещей. Ну, он же привык — всегда один, а тут я — врываюсь в его внутренний мир! Но ненадолго — надо и совесть иметь.
Единственные помещения в доме, которые стандартны, это — гараж и сарай. Всё-таки это — помещения строго функционального назначения. Ну, как это — стандартны: копии картин Дали, Магритта и Ренуара (специально немного запачканные мною сажей и маслом отработанным), да раздавленный комар на хоботе — никогда не повредят. И ещё — зелёный нос, сделанный мною из гипса и прибитый вверх тормашками в гараже, напротив ворот. В ноздрях — две лампы: мощная и послабее, с раздельными контурами. При нажатии кнопки эти лампы сдвигаются внутрь (отчего мне всегда кажется, что нос сейчас — чихнёт), и выдвигаются цветные, это — светомузыка. Зачем в гараже светомузыка? А я так захотел.
В сарае тоже — всё так же просто… В плафон, куда вкручивается лампа, встроен электродвигатель. Через хитроумную систему привода он абсолютно бесшумно приводит в хаотичное движение макеты мотыльков и бабочек, которые вращаются вокруг плафона, когда загорается лампа в нём. Так что — даже зимой, в холодном сарае — у меня всегда водятся мотыльки. Заходишь такой зимой, в холодный сарай, да. Включаешь свет, и видишь: насекомые на свет слетелись. И думаешь: «Эх! Сейчас и в дом залетят!» Вот тебе — и кусочек лета в зимнюю стужу. И настроение — улучшается.
Пройдя на кухню, я взялся приготовить себе овсянку. Как вдруг — звонок. К слову сказать, мелодия звонка у меня — шорох крыльев стрекозы. Да, знаю — тихо. Но у меня слух хороший.
Выглянув в окно и увидев среди кустов боярки непонятный силуэт, у меня в голове мелькнула одна мысль: «Пришелец!» И я пошёл через двор, к калитке.
— Здравствуйте! Я пришёл вручить Вам телеграмму чтобы лично.
— пришелец погладил усы на голове, дёрнул серебряную фигурку-значок Единорога на лацкане, и из сумки достал бланк с ручкой.
Взяв её, я подумал: «А космонавты — карандашами писали. А писали тем, чем природа наделила» — Распишитесь там, где стоит надпись «Подпись», — деловито произнёс пришелец.
— Спасибо. Вы мне очень помогли, — ответил я, сразу вспомнив пару эпизодов из американских фильмов и поставил свою подпись.
— А на Вашем заборе — маты! — важно произнёс мой визави.
Мне из окон дома боярка закрывала вид на забор, но со стороны улицы было отчётливо заметно: да, на моём заборе действительно — маты!
— Неужели Вы всё это так оставите? — так же монотонно и важно произнёс пришелец.
— Нет, ну что вы. Маты же — на моём заборе. Люди будут проходить, смотреть. Надо их — фить! — я присвистнул, махнув указательным пальцем за правое плечо.
Пришелец пристально и долго посмотрел мне за спину. Я оглянулся и понял, что случайно показал на сарай.
— И у Вас в сарае есть всё для того, чтобы убрать маты?
— Ну, вообще-то — да.
— А окна в доме — Ваши?
Конечно, ничего удивительного в экстерьере моего дома нет. А как вы ещё хотели? Но он резко контрастирует с интерьером, который напоминает… Да ничего он не напоминает. Просто нет ничего подобного нигде: внутри дома нет прямых линий. Все стены и потолки выпукло-вогнутые, в местах их сочленения нет углов, всё — смазано, закручено и вывернуто. Большая арка из холла-коридора в зал — это выгнутый, разорванный и местами вздутый проём: весь по краям в пузырях, вогнутостях и в сглаженных трещинах. Холл-коридор сделан перекрученным: левая и правая стена от входа наклонены влево. Но по мере удаления стены наклоняются вправо, соединяются стены вверху, в арочный потолок. Этот потолок у меня живёт своей жизнью: если стены параллельны и так же перекручиваются, то арочная часть, где они сходятся — сужается, извивается и выпучивается, словно змея. Плафон в холле — это эдакий осьминог, щупальцами приклеенный к арке-потолку. Как попало разбросаны щупальца, а в голове — по радиусу софиты встроены, в один ряд. Прям вот вплотную друг к другу. В доме — ещё четыре комнаты и кухня, которые так же оформлены. Но живут в нём полтора жильца — я и шкаф-купе. Ну, я — это понятно, а вот шкаф — почему жилец, да ещё — половина? Потому что он — жилец, но — молчит всегда. Для него я выделил отдельную комнату: он стоит посередине неё, на чёрном постаменте из стали и бетона. Постамент наклонён на двадцать восемь градусов — продольно, и на девять — в поперечнике. Почему такое отношение к шкафу? А мне так захотелось. Иногда я его злю: вешаю в него пару-тройку своих вещей. Ну, он же привык — всегда один, а тут я — врываюсь в его внутренний мир! Но ненадолго — надо и совесть иметь.
Единственные помещения в доме, которые стандартны, это — гараж и сарай. Всё-таки это — помещения строго функционального назначения. Ну, как это — стандартны: копии картин Дали, Магритта и Ренуара (специально немного запачканные мною сажей и маслом отработанным), да раздавленный комар на хоботе — никогда не повредят. И ещё — зелёный нос, сделанный мною из гипса и прибитый вверх тормашками в гараже, напротив ворот. В ноздрях — две лампы: мощная и послабее, с раздельными контурами. При нажатии кнопки эти лампы сдвигаются внутрь (отчего мне всегда кажется, что нос сейчас — чихнёт), и выдвигаются цветные, это — светомузыка. Зачем в гараже светомузыка? А я так захотел.
В сарае тоже — всё так же просто… В плафон, куда вкручивается лампа, встроен электродвигатель. Через хитроумную систему привода он абсолютно бесшумно приводит в хаотичное движение макеты мотыльков и бабочек, которые вращаются вокруг плафона, когда загорается лампа в нём. Так что — даже зимой, в холодном сарае — у меня всегда водятся мотыльки. Заходишь такой зимой, в холодный сарай, да. Включаешь свет, и видишь: насекомые на свет слетелись. И думаешь: «Эх! Сейчас и в дом залетят!» Вот тебе — и кусочек лета в зимнюю стужу. И настроение — улучшается.
Пройдя на кухню, я взялся приготовить себе овсянку. Как вдруг — звонок. К слову сказать, мелодия звонка у меня — шорох крыльев стрекозы. Да, знаю — тихо. Но у меня слух хороший.
Выглянув в окно и увидев среди кустов боярки непонятный силуэт, у меня в голове мелькнула одна мысль: «Пришелец!» И я пошёл через двор, к калитке.
— Здравствуйте! Я пришёл вручить Вам телеграмму чтобы лично.
— пришелец погладил усы на голове, дёрнул серебряную фигурку-значок Единорога на лацкане, и из сумки достал бланк с ручкой.
Взяв её, я подумал: «А космонавты — карандашами писали. А писали тем, чем природа наделила» — Распишитесь там, где стоит надпись «Подпись», — деловито произнёс пришелец.
— Спасибо. Вы мне очень помогли, — ответил я, сразу вспомнив пару эпизодов из американских фильмов и поставил свою подпись.
— А на Вашем заборе — маты! — важно произнёс мой визави.
Мне из окон дома боярка закрывала вид на забор, но со стороны улицы было отчётливо заметно: да, на моём заборе действительно — маты!
— Неужели Вы всё это так оставите? — так же монотонно и важно произнёс пришелец.
— Нет, ну что вы. Маты же — на моём заборе. Люди будут проходить, смотреть. Надо их — фить! — я присвистнул, махнув указательным пальцем за правое плечо.
Пришелец пристально и долго посмотрел мне за спину. Я оглянулся и понял, что случайно показал на сарай.
— И у Вас в сарае есть всё для того, чтобы убрать маты?
— Ну, вообще-то — да.
— А окна в доме — Ваши?
