Марыськина сидела перед большим зеркалом, держала свечу и внимательно наблюдала, как с той стороны по зеркальному коридору ползет чудовище.
Добавить в моё избранное
10 мин, 57 сек 11357
Чудовище старательно ползло.
Когда оно оказалось совсем близко, Марыськина ухмыльнулась и большое зеркало убрала. А потом поставила на его место другое, принесенное из ванной, и снова взяла свечу.
Недоумевающее чудовище показалось в глубине, нервно ощупало сузившиеся стены и робко постучало в край.
Когда из зеркала высунулась длинная белая рука, Марыськина сердито пихнула ее обратно, опрокинула зеркало и поставила на его место маленькое зеркальце из сумочки.
… к утру Марыськина любовалась своим отражением в чайной ложечке. Чудовище с той стороны металось и потрясало тощим кулаком.
Иногда Марыськина показывала ему язык.
Марыськина сидела одна дома и делала математику, когда что-то поскреблось в дверь ее комнаты и влажно хихикнуло.
— Кто там? — сурово спросила Марыськина, не переставая писать («247 + 103»… ).
За дверью не ответили, зато поскреблись еще раз. Потом задергалась ручка.
— Мама мне запрещает открывать дверь незнакомым, — вредным голосом сказала Марыськина.
За дверью снова захихикали и причмокнули. Марыськина почесала нос.
— Там, на кухне, гороховый суп. Подогретый уже. Там даже мяса немножко осталось.
Что-то, стоящее за дверью, перестало трясти ручку и влажно пошлепало по коридору. Услышав, как оно загремело черпаком в кастрюле, Марыськина удовлетворенно кивнула и снова склонилась над тетрадкой.
— Катя, — укоризненно сказала мама, — ну можно же было оставить суп на вечер, там ведь много было? Небось, опять весь класс притащила в гости?
Марыськина виновато засопела. Класс там или не класс, а гороховый суп все-таки извела она.
— Ладно, хоть кастрюлю помыла, — добавила мама и переставила кастрюлю со стола на верхнюю полку. Сама Марыськина туда пока не доставала.
Марыськина просунула под кровать руку с толстым куском колбасы и помахала ей. Под кроватью завозились, тяжко вздохнули и причмокнули. Потом Марыськина почувствовала, как колбасу дернули и с шуршанием утащили куда-то в угол.
— Она больше не будет, — пообещала Марыськина и заглянула под кровать сама.
Под кроватью было пусто.
— Я ей обязательно скажу!
Пустота под кроватью не ответила.
— Может, конфету?
— Три! — обиженно отозвалась пустота.
— У меня только одна.
Пустота подумала.
— Так и быть, — великодушно согласилась она.
Марыськина сунула под кровать и конфету, подождала немного, услышала тихий шелест обертки и снова туда заглянула. У дальней стенки возился, устраиваясь поудобнее, комок темноты, который, как ни старайся, не разглядишь толком; темноты, правда, какой-то уютной и домашней. Марыськина довольно кивнула, поднялась с колен и отправилась объяснять младшей сестре, что, счастливо визжа, гоняться за домовым с портфельчиком наперевес совсем не стоит.
Каникулы Марыськиной Для Муравьиного льва.
— Я в лес! — крикнула Марыськина маме, возящейся на чердаке, схватила со стола бутерброд с маслом и выбежала из дома.
Через деревню она промчалась галопом, время от времени подскакивая, как мяч, так что разлетались косички, проскакала по камням через ручек, нырнула на узенькую тропинку между деревьев и во все горло завопила:
— Дедушка леший! Мы приехали! Дедушка!
— Ой, — сказала Марыськина, провалившись ногой в яму.
— Ой-ой. Ой, извините, я не хотела на вас наступать, честное слово!
Марыськина была очень вежливой девочкой.
— Хотите, я помогу вам надеть голову? Это же я ее отбила… Полуистлевший скелет в остатках солдатской формы мирно кивнул почти отвалившейся головой и уронил ее окончательно. Говорить он не мог — нечем было.
Марыськина, сопя от осознания важности момента, приладила его голову на место, отряхнула ладошки и спросила:
— А как вас зовут?
Скелет, порывшись в своих лохмотьях, протянул ей металлический жетон.
— Тихон, — прочитала вслух Марыськина и протянула ему руку.
— А я — Катя. Очень приятно, — солидно сказала она.
— Можно, вы проводите меня в деревню? Мы тут приехали с мамой и папой, и Настя еще, но она маленькая, а я заблудилась, хотела уже дедушку звать.
… — Ой, опушка, — огорчилась Марыськина получасом позже.
— А можно, я вас еще навещу, дедушка Тихон?
Он нисколько не возражал.
Марыськина возвращалась домой поздно. Честно говоря, было уже жутко поздно, папа с мамой наверняка будут сердиться ужасно, хоть и знают, что Марыськина всего-то играла в догонялки с русалками, а как же можно играть с русалками днем?
Дорога шла через лес (ну, там было совсем нестрашно, там Марыськина всех-всех знала — и бабушку Лизу, и дедушек Тихона и Андрея, и дедушку лешего, и даже Волка) и мимо озера. А у озера спиной к дороге сидел мальчик — в деревне Марыськина его раньше не видала, хотя всех живых и неживых знала хорошо.
Когда оно оказалось совсем близко, Марыськина ухмыльнулась и большое зеркало убрала. А потом поставила на его место другое, принесенное из ванной, и снова взяла свечу.
Недоумевающее чудовище показалось в глубине, нервно ощупало сузившиеся стены и робко постучало в край.
Когда из зеркала высунулась длинная белая рука, Марыськина сердито пихнула ее обратно, опрокинула зеркало и поставила на его место маленькое зеркальце из сумочки.
… к утру Марыськина любовалась своим отражением в чайной ложечке. Чудовище с той стороны металось и потрясало тощим кулаком.
Иногда Марыськина показывала ему язык.
Марыськина сидела одна дома и делала математику, когда что-то поскреблось в дверь ее комнаты и влажно хихикнуло.
— Кто там? — сурово спросила Марыськина, не переставая писать («247 + 103»… ).
За дверью не ответили, зато поскреблись еще раз. Потом задергалась ручка.
— Мама мне запрещает открывать дверь незнакомым, — вредным голосом сказала Марыськина.
За дверью снова захихикали и причмокнули. Марыськина почесала нос.
— Там, на кухне, гороховый суп. Подогретый уже. Там даже мяса немножко осталось.
Что-то, стоящее за дверью, перестало трясти ручку и влажно пошлепало по коридору. Услышав, как оно загремело черпаком в кастрюле, Марыськина удовлетворенно кивнула и снова склонилась над тетрадкой.
— Катя, — укоризненно сказала мама, — ну можно же было оставить суп на вечер, там ведь много было? Небось, опять весь класс притащила в гости?
Марыськина виновато засопела. Класс там или не класс, а гороховый суп все-таки извела она.
— Ладно, хоть кастрюлю помыла, — добавила мама и переставила кастрюлю со стола на верхнюю полку. Сама Марыськина туда пока не доставала.
Марыськина просунула под кровать руку с толстым куском колбасы и помахала ей. Под кроватью завозились, тяжко вздохнули и причмокнули. Потом Марыськина почувствовала, как колбасу дернули и с шуршанием утащили куда-то в угол.
— Она больше не будет, — пообещала Марыськина и заглянула под кровать сама.
Под кроватью было пусто.
— Я ей обязательно скажу!
Пустота под кроватью не ответила.
— Может, конфету?
— Три! — обиженно отозвалась пустота.
— У меня только одна.
Пустота подумала.
— Так и быть, — великодушно согласилась она.
Марыськина сунула под кровать и конфету, подождала немного, услышала тихий шелест обертки и снова туда заглянула. У дальней стенки возился, устраиваясь поудобнее, комок темноты, который, как ни старайся, не разглядишь толком; темноты, правда, какой-то уютной и домашней. Марыськина довольно кивнула, поднялась с колен и отправилась объяснять младшей сестре, что, счастливо визжа, гоняться за домовым с портфельчиком наперевес совсем не стоит.
Каникулы Марыськиной Для Муравьиного льва.
— Я в лес! — крикнула Марыськина маме, возящейся на чердаке, схватила со стола бутерброд с маслом и выбежала из дома.
Через деревню она промчалась галопом, время от времени подскакивая, как мяч, так что разлетались косички, проскакала по камням через ручек, нырнула на узенькую тропинку между деревьев и во все горло завопила:
— Дедушка леший! Мы приехали! Дедушка!
— Ой, — сказала Марыськина, провалившись ногой в яму.
— Ой-ой. Ой, извините, я не хотела на вас наступать, честное слово!
Марыськина была очень вежливой девочкой.
— Хотите, я помогу вам надеть голову? Это же я ее отбила… Полуистлевший скелет в остатках солдатской формы мирно кивнул почти отвалившейся головой и уронил ее окончательно. Говорить он не мог — нечем было.
Марыськина, сопя от осознания важности момента, приладила его голову на место, отряхнула ладошки и спросила:
— А как вас зовут?
Скелет, порывшись в своих лохмотьях, протянул ей металлический жетон.
— Тихон, — прочитала вслух Марыськина и протянула ему руку.
— А я — Катя. Очень приятно, — солидно сказала она.
— Можно, вы проводите меня в деревню? Мы тут приехали с мамой и папой, и Настя еще, но она маленькая, а я заблудилась, хотела уже дедушку звать.
… — Ой, опушка, — огорчилась Марыськина получасом позже.
— А можно, я вас еще навещу, дедушка Тихон?
Он нисколько не возражал.
Марыськина возвращалась домой поздно. Честно говоря, было уже жутко поздно, папа с мамой наверняка будут сердиться ужасно, хоть и знают, что Марыськина всего-то играла в догонялки с русалками, а как же можно играть с русалками днем?
Дорога шла через лес (ну, там было совсем нестрашно, там Марыськина всех-всех знала — и бабушку Лизу, и дедушек Тихона и Андрея, и дедушку лешего, и даже Волка) и мимо озера. А у озера спиной к дороге сидел мальчик — в деревне Марыськина его раньше не видала, хотя всех живых и неживых знала хорошо.
