Добавить в моё избранное
5 мин, 26 сек 16081
Глаза под увеличительными стеклами слез казались огромными — и беспросветно черными, словно комья влажной могильной земли.
— Как зовут-то ее, сироту неприкаянную?
— Азиль зовут, Азилька, значит.
— Азиле, — сказал я. Не повторил — позвал по имени.
Она будто оттаяла под роскошной власяницей, горло и запястья пошли крупными — и холодными, должно быть, — каплями. Как зовут, наперебой допытывались люди поколение за поколением, но звать не звали, узнав. Я не без труда протиснулся в первые ряды — впрочем, плотно притертые плечи зевак тем скорее помогли мне снять плащ с собственных плеч.
— Возьми, — произнес я, и она исчезла — вместе с плащом.
Навсегда.
Восьмикратный колокольный звон воскрес на слуху тонким трепетом цветочных колокольчиков. Я успел увидеть, как развились, развеявшись по вечернему ветру, ее оковы. А потом мне почудилось в нарождающихся сумерках, что горожанам, вопреки выходным нарядам, очень не хватает факелов и вил для полноты образа. Проводник в сердцах дернул меня за рукав.
— Ну? Покрасовался? — уронил он веско, но неторопливо: что проку от града слов, если чужих губ ими досиня не разбить.
— Больно хорош был — или добавки надо? Может, еще провал загладишь, а то колдуна из мостовой опоры вызволишь?
Колдун и вправду молил о пощаде, сулил баснословные богатства избавителю, царапал ногтями камни, незыблемые год за годом. Поговаривали, он-то и возвел переправу, какой не бывало прежде и какую простому зодчему выстроить не под силу, за что поплатился своей же монетой, когда потребовал жертву, — самого заточили, принудив и мост хранить, и тайну моста. Я открыл рот отвечать, но, помедлив, закрыл.
— Дело доброе сделал? — продолжал мой обличитель, праведным гневом дыша мне в лицо. Кипящий поток прыгал через пороги зубов.
— А как им жить дальше, не подумал? С чего кормиться? Мертвые сраму не имут! От голода-холода-неурожая как мухи не мрут! Ей что — отмучилась, вся в божьей деснице! Так нет, сыскался на нашу голову богоборец! Эх… хотел я вас потом всем скопом к приятелю отвести, он погребок тут в двух шагах держит… рыбу готовит — слюной истечь до смерти! А не поведу! Пускай тебе лучше свои, несолоно хлебавши уйдя, бока намнут, чем к нашим под суд попадешь, герострат ты проклятый. Чертов слепыш!
Площадь без охоты пустела. Площадь как площадь: скользкая мостовая, где вылощенная, где — вылущенная на сувениры; крылатая башня городского совета в висячих тенях фонарей, на задах — церковь с потухшими окнами… все как у людей.
Ничего особенного.
— Как зовут-то ее, сироту неприкаянную?
— Азиль зовут, Азилька, значит.
— Азиле, — сказал я. Не повторил — позвал по имени.
Она будто оттаяла под роскошной власяницей, горло и запястья пошли крупными — и холодными, должно быть, — каплями. Как зовут, наперебой допытывались люди поколение за поколением, но звать не звали, узнав. Я не без труда протиснулся в первые ряды — впрочем, плотно притертые плечи зевак тем скорее помогли мне снять плащ с собственных плеч.
— Возьми, — произнес я, и она исчезла — вместе с плащом.
Навсегда.
Восьмикратный колокольный звон воскрес на слуху тонким трепетом цветочных колокольчиков. Я успел увидеть, как развились, развеявшись по вечернему ветру, ее оковы. А потом мне почудилось в нарождающихся сумерках, что горожанам, вопреки выходным нарядам, очень не хватает факелов и вил для полноты образа. Проводник в сердцах дернул меня за рукав.
— Ну? Покрасовался? — уронил он веско, но неторопливо: что проку от града слов, если чужих губ ими досиня не разбить.
— Больно хорош был — или добавки надо? Может, еще провал загладишь, а то колдуна из мостовой опоры вызволишь?
Колдун и вправду молил о пощаде, сулил баснословные богатства избавителю, царапал ногтями камни, незыблемые год за годом. Поговаривали, он-то и возвел переправу, какой не бывало прежде и какую простому зодчему выстроить не под силу, за что поплатился своей же монетой, когда потребовал жертву, — самого заточили, принудив и мост хранить, и тайну моста. Я открыл рот отвечать, но, помедлив, закрыл.
— Дело доброе сделал? — продолжал мой обличитель, праведным гневом дыша мне в лицо. Кипящий поток прыгал через пороги зубов.
— А как им жить дальше, не подумал? С чего кормиться? Мертвые сраму не имут! От голода-холода-неурожая как мухи не мрут! Ей что — отмучилась, вся в божьей деснице! Так нет, сыскался на нашу голову богоборец! Эх… хотел я вас потом всем скопом к приятелю отвести, он погребок тут в двух шагах держит… рыбу готовит — слюной истечь до смерти! А не поведу! Пускай тебе лучше свои, несолоно хлебавши уйдя, бока намнут, чем к нашим под суд попадешь, герострат ты проклятый. Чертов слепыш!
Площадь без охоты пустела. Площадь как площадь: скользкая мостовая, где вылощенная, где — вылущенная на сувениры; крылатая башня городского совета в висячих тенях фонарей, на задах — церковь с потухшими окнами… все как у людей.
Ничего особенного.
Страница
2 из 2
2 из 2
