Чудовище

На крик сбежались соседи, неся в руках кто свечу, кто фонарик, а кто-то — вообще ничего, понадеявшись на авось. Столпившись на площадке третьего этажа, они робко глядели на жертву, качали головами, но никто не осмелился подойти и помочь соседу. Тем более, что тени уже успели обрести более-менее ясные очертания, и теперь в них без труда можно было узнать Свету и Зелимхана.

— Не надо! Пожалуйста! — плакал напуганный до полусмерти Михалыч.

— Пожалейте! Не убивайте меня!

— Рассказывай! — коротко бросил Зелимхан.

— Что? Что рассказывать?

— Всё, — сказала Света.

— Тогда, может, жив останешься.

— Ладно, хорошо. Я всё расскажу! Это я Светку изнасиловал. И убил… Ну, понимаете, я был выпивши. А тут она — такая молоденькая, ну ягодка. Я ей ласково: Света, Светусик, а она меня послала. Ну, я её за сарай и… Что я, не мужик, что ли?

— Дальше, — потребовала Света ледяным голосом.

— Дальше она сказала, что сдаст меня ментам. А мне в тюрьму-то не хотелось. Так я её ножиком, ну это, зарезал. Потом думаю, найдут, посадят, лет десять дадут. Дай, думаю, сожгу её, что ли. Ну, понимаете, испугался я — сидеть-то не хочется. Но я пойду, сдамся, только не убивайте! — умолял Михалыч, вытирая слёзы.

Только он успел это договорить, как неожиданно зажглась подъездная лампочка. Глаза, привыкшие к темноте, невольно зажмурились.

Призраки, потревоженные светом, стали таять на глазах. Прежде чем исчезнуть, Зелимхан обернулся к соседям и, окинув их презрительным взглядом, повернулся к одиноко стоявшей на четвёртом этаже Нине Павловне.

— Спасибо, Нина Павловна, — проговорил он.

— За что спасибо? — удивилась та, но Зелимхан ей уже не ответил.

На третьем этаже царило изумлённое молчание. Откровения Михалыча, только что услышанные, будто пригвоздили соседей к полу и вдобавок отняли языки. Удивлённо они таращили глаза на того, за которого ещё пять минут назад готовы были поручиться.

Наконец, обретя мало-мальски способность говорить, робко зашевелили языками.

— Ну, ты даёшь, Михалыч!

— Не ожидала от тебя!

— А я с тобой, гнида, ещё водку пил!

— То-то я смотрю: давно ты к Светке клинья подбивал!

— Так что же, чеченец, получается, не виноватый?

— Ну ты и сволочь!

А Михалыч, подавленный и униженный, сидел на подоконнике и горестно качал поникшей головой, ругая так не вовремя загоревшуюся лампочку. Эх, на пару минут бы пораньше!

— Родные мои, — молил Михалыч, уже стоявший на площадке третьего этажа вместе со всеми.

— Только не выдавайте меня. Посадят ведь, а я уже немолодой. Умру я в тюрьме! Ну, пожалейте!

— Ишь как заговорил! — возмутилась Нина Павловна.

— Пожалейте его! О чём ты думал раньше?

— Ты ж человеку жизнь сломал! — набросилась на него Ильинична.

— Из-за тебя чуть не посадили невиновного.

— Ну, он бы всё равно кого-нибудь… Они же злые.

— Молчи уж, добряк мне тут выискался! Сам-то лучше?

— И нас ведь подставил! Целый год, считай, из-за тебя мучимся! У тебя вообще совесть есть?

Ух, какими колючими были их взгляды! Если бы соседи смогли, они бы, пожалуй, так и закололи Михалыми. Какая уж тут жалость? О каком тут можно говорить христианском милосердии? Оставалось только одно… — Но родные! Братцы вы мои! Ну, пожалейте! Умоляю вас!

Он уже не стоял на площадке. Он ползал по полу, обхватывая поочерёдно ноги соседей, и по-собачьи скулил.

— Чего ноешь? — сердито оборвала его баба Маня.

— Говорил, что сам пойдёшь в ментовку. Давай — вперёд.

— Хватило ума налакаться — так иди отвечай. Нечего других подставлять.

Равнодушные, безжалостные. Что за люди!

— Эй, вы тут, — послышался вдруг снизу голос Васьки, электрика, как всегда, пьяный.

— Завтра это, свет вырубят. Ремонтировать надо.

— Что за чёрт! — произнёс Михалыч упавшим голосом.

— Всё, — добавил он, поднимаясь с колен и отряхиваясь.

— Пойду к ментам прямо сейчас. Хоть в тюрьме поживу. Эх, за что мне всё это?

Молча проводив взглядом спускавшегося по лестнице Михалыча, соседи набросились на бабу Маню:

— Ах ты, змеюка! Что ж ты человека зазря оговорила? Угрожал, за нож хватался.

— Стервозная ты баба!

— Жалко, что призраки эти тебя не удавили!

Но баба Маня отнюдь не думала так просто сдаваться:

— Ой, а сами-то? Вон как ухватились! Святоши недоделанные!

Что тут началось! Крики, брань, оскорбления сыпались с обеих сторон, как из рога изобилия. Иваныч и Нина Павловна сначала пытались остановить свару, но перекричать никого не удавалось: ни разгневанных жильцов, напавших, как коршуны на бедную кукушку, ни бабу Маню, которая успешно от них отгавкивалась.