Изображение на экране дернулось, пошло волнами и, наконец, утонуло в густой ряби. Все как всегда. Старенький переносной черно-белый «Рекорд», служивший ему с начала Горбачевских реформ, в последнее время часто подводил. Всему есть срок и он, к сожалению, имеет свойство истекать. Несмотря на это, он не решался выбросить телевизор, перевозил его с собой и иногда смотрел новости, заканчивающиеся, как сегодня, полным поглощением изображения и звука. Надо было давно купить радио и настроить на волну первого канала, на котором он был чертовски популярен…
Добавить в моё избранное
12 мин, 1 сек 3477
Мужчина отставил телевизор на пассажирское кресло. Вряд ли у него получится настроить эту рухлядь. Ничего, завтра о новой жертве заговорит весь городок, телевизор ему даже и не понадобится. Подобной славы он, конечно же, не искал, но… Она нашла его сама.
Они назвали его Ночной охотник. Имя ему нравилось, хотя слабо отражало истинную причину охоты. Он не сопротивлялся. Охотник так охотник. Он даже стал забывать собственное имя, данное при рождении. Тем более что по настоящему имени к нему никто не обращался со школьной скамьи. Некому было. Он был один.
Каждый раз, выбирая новое место дислокации, он не приближался к дому будущей жертвы ближе, чем на три километра. У него складывалось ощущение, что жертвы могут его чувствовать — так же, как и он их. Особенно за пару дней до обращения.
Охотник вышел из машины и огляделся. Он намеренно выбрал старую дорогу. Безлюдно. Будь поблизости какой-нибудь населенный пункт, жертв могло оказаться больше. А это чертовски плохо. Ему нужен был контроль, и в первую очередь над самим собой.
Луна разлила серебро по кронам деревьев, по выщербленной дороге и по бордовому «Дукато». Было светло, точно под уличными фонарями. Охотник боялся таких ночей. Боялся себя. Боялся, что врожденная особенность заведет его еще дальше, будет еще больше крови. Но он также знал, что необходимость его охоты откуда-то свыше. Так надо — и ничего не попишешь. Найти и уничтожить — это смысл его жизни. Охотник откатил дверь кузова, включил потолочный светильник и залез внутрь.
Она лежала, завалившись на бок. Девушка лет восемнадцати с опухшим от слез лицом открыла один глаз, затем второй. Когда увидела вошедшего, замычала и попыталась освободиться от пут. Скотч врезался в загорелую кожу, лицо — будто подушка, перевязанная с одной стороны. Его рассмешил ее вид, и он улыбнулся.
— Ну что, время веселья?
Он подошел и поднял ее. Стул, к которому была привязана девушка, скрипнул. Она подняла на Охотника большие влажные глаза. Мольба о пощаде — все как всегда. Они просят о пощаде. Все просят о пощаде. Но это пока, временное помутнение, так сказать. До тех пор, пока он не достанет свои инструменты и не сделает им больно. По-настоящему больно. За мольбами приходит ярость и ненависть. Они-то ему и нужны. Нет ничего искреннее этих чувств. Можно фальшиво радоваться, дурачить всех, что любишь их; но ярость и ненависть всегда настоящие.
Охотник посмотрел на девушку и на короткий миг засомневался в правильном выборе жертвы. Да нет, конечно, он чувствовал: она то, что ему было нужно. Охотник достал свои инструменты. Кусок брезента с множеством кармашков вмещал в себя все — от скальпеля до гаечного ключа на двадцать четыре. Ключ, конечно же, нужен был не для завинчивания гаек. Рожки были заточены до остроты бритвы и причиняли жуткую боль. Раны от коротеньких лезвий были не смертельны, но невыносимо болезненны. Но начинать он любил с шила. Самодельное, выточенное из старой отвертки, жало которого постоянно было покрыто ржавчиной. Он никогда не протирал инструменты перед применением. После — да, но перед… Пожалуй, только скальпель поблескивал чистотой, остальные инструменты выглядели зловеще. Это раздражало его пленников. Хотя, развяжи он им рот, вряд ли бы оттуда вылетело что-то типа:
— Ты что, собрался тыкать в меня этими нестерильными штуками?! Да у меня же заражение крови будет!
Нет. Этого он не услышит, но в глазах жертв появится страх. Страх умереть от заражения крови, СПИДа или сифилиса. Хотя большинство из них понимали, что умрут раньше, чем вирус начнет разрушать организм.
Охотник достал шило и покрутил его перед глазами девушки. Страх был, но еще ему показалось, что на секунду в ее глазах вспыхнуло понимание того, что на самом деле происходит. Вспыхнуло и погасло. Все-таки страх пока преобладал над всеми другими чувствами.
— Ну, начнем? — Он не спрашивал согласия, он играл.
Размахнулся и воткнул шило в тыльную сторону ладони. Девушка дернулась, что-то промычала и начала закатывать глаза. Он ударил ее по лицу. Кровь пошла носом, расплываясь по скотчу.
— Не спи, милая. Мы только начали. — Он нагнулся к ней и лизнул окровавленный скотч. — Продолжаем?
Вынул шило из кисти, из ранки поднялся небольшой фонтанчик крови и тут же затих. Девушка плакала. Она не понимала — за что. Никто не понимал. Даже отъявленный мерзавец будет уверен в своей невиновности в случае наказания. Нет, Охотник не верил им. Только ярость, только ненависть. Только тогда открывается их сущность.
Он достал канцелярский нож с красной ручкой. С треском вынул лезвие и осмотрел его. Ржавчина покрыла даже режущую кромку. Новые лезвия по остроте уступали разве что скальпелю, но сейчас он сомневался. Сейчас срезать небольшой лоскуток кожи будет трудно.
Охотник погладил девушку по нежному предплечью. Провел ножом от локтя до кисти и обратно.
Они назвали его Ночной охотник. Имя ему нравилось, хотя слабо отражало истинную причину охоты. Он не сопротивлялся. Охотник так охотник. Он даже стал забывать собственное имя, данное при рождении. Тем более что по настоящему имени к нему никто не обращался со школьной скамьи. Некому было. Он был один.
Каждый раз, выбирая новое место дислокации, он не приближался к дому будущей жертвы ближе, чем на три километра. У него складывалось ощущение, что жертвы могут его чувствовать — так же, как и он их. Особенно за пару дней до обращения.
Охотник вышел из машины и огляделся. Он намеренно выбрал старую дорогу. Безлюдно. Будь поблизости какой-нибудь населенный пункт, жертв могло оказаться больше. А это чертовски плохо. Ему нужен был контроль, и в первую очередь над самим собой.
Луна разлила серебро по кронам деревьев, по выщербленной дороге и по бордовому «Дукато». Было светло, точно под уличными фонарями. Охотник боялся таких ночей. Боялся себя. Боялся, что врожденная особенность заведет его еще дальше, будет еще больше крови. Но он также знал, что необходимость его охоты откуда-то свыше. Так надо — и ничего не попишешь. Найти и уничтожить — это смысл его жизни. Охотник откатил дверь кузова, включил потолочный светильник и залез внутрь.
Она лежала, завалившись на бок. Девушка лет восемнадцати с опухшим от слез лицом открыла один глаз, затем второй. Когда увидела вошедшего, замычала и попыталась освободиться от пут. Скотч врезался в загорелую кожу, лицо — будто подушка, перевязанная с одной стороны. Его рассмешил ее вид, и он улыбнулся.
— Ну что, время веселья?
Он подошел и поднял ее. Стул, к которому была привязана девушка, скрипнул. Она подняла на Охотника большие влажные глаза. Мольба о пощаде — все как всегда. Они просят о пощаде. Все просят о пощаде. Но это пока, временное помутнение, так сказать. До тех пор, пока он не достанет свои инструменты и не сделает им больно. По-настоящему больно. За мольбами приходит ярость и ненависть. Они-то ему и нужны. Нет ничего искреннее этих чувств. Можно фальшиво радоваться, дурачить всех, что любишь их; но ярость и ненависть всегда настоящие.
Охотник посмотрел на девушку и на короткий миг засомневался в правильном выборе жертвы. Да нет, конечно, он чувствовал: она то, что ему было нужно. Охотник достал свои инструменты. Кусок брезента с множеством кармашков вмещал в себя все — от скальпеля до гаечного ключа на двадцать четыре. Ключ, конечно же, нужен был не для завинчивания гаек. Рожки были заточены до остроты бритвы и причиняли жуткую боль. Раны от коротеньких лезвий были не смертельны, но невыносимо болезненны. Но начинать он любил с шила. Самодельное, выточенное из старой отвертки, жало которого постоянно было покрыто ржавчиной. Он никогда не протирал инструменты перед применением. После — да, но перед… Пожалуй, только скальпель поблескивал чистотой, остальные инструменты выглядели зловеще. Это раздражало его пленников. Хотя, развяжи он им рот, вряд ли бы оттуда вылетело что-то типа:
— Ты что, собрался тыкать в меня этими нестерильными штуками?! Да у меня же заражение крови будет!
Нет. Этого он не услышит, но в глазах жертв появится страх. Страх умереть от заражения крови, СПИДа или сифилиса. Хотя большинство из них понимали, что умрут раньше, чем вирус начнет разрушать организм.
Охотник достал шило и покрутил его перед глазами девушки. Страх был, но еще ему показалось, что на секунду в ее глазах вспыхнуло понимание того, что на самом деле происходит. Вспыхнуло и погасло. Все-таки страх пока преобладал над всеми другими чувствами.
— Ну, начнем? — Он не спрашивал согласия, он играл.
Размахнулся и воткнул шило в тыльную сторону ладони. Девушка дернулась, что-то промычала и начала закатывать глаза. Он ударил ее по лицу. Кровь пошла носом, расплываясь по скотчу.
— Не спи, милая. Мы только начали. — Он нагнулся к ней и лизнул окровавленный скотч. — Продолжаем?
Вынул шило из кисти, из ранки поднялся небольшой фонтанчик крови и тут же затих. Девушка плакала. Она не понимала — за что. Никто не понимал. Даже отъявленный мерзавец будет уверен в своей невиновности в случае наказания. Нет, Охотник не верил им. Только ярость, только ненависть. Только тогда открывается их сущность.
Он достал канцелярский нож с красной ручкой. С треском вынул лезвие и осмотрел его. Ржавчина покрыла даже режущую кромку. Новые лезвия по остроте уступали разве что скальпелю, но сейчас он сомневался. Сейчас срезать небольшой лоскуток кожи будет трудно.
Охотник погладил девушку по нежному предплечью. Провел ножом от локтя до кисти и обратно.
