Они были окутаны непроницаемой тишиной. Тишина сковала пространство своими глухими стенами настолько плотно, что было слышно как бьются их сердца. Все предметы в этой комнате, казались какими-то призрачными существами. Их причудливость форм вызывала настороженность и страх. Чтобы снять нарастающее напряжение он еще теснее прижался к ее хрупкому телу, как бы пытаясь вобрать ее в себя.
Добавить в моё избранное
9 мин, 21 сек 16854
Видимо она почувствовала тревожность, которая исходила от него и шепотом, едва слышно спросила, — Тебя страшит неизвестность? Он молчал. Ему трудно было признаться в своем падении. Но он ей все рассказал ибо совесть не давала покоя. Страх наказания, в неминуемости которого он не сомневался, преследовал его с тех самых пор когда мелодраматичность встречи с незнакомкой импульсивно переросла в страсть.
Его дневник.
В тот ясный солнечный день я, по своему обыкновению, вышел с намерением искупаться в прибрежных волнах морского залива. На побережье, которое я еще раньше присмотрел для одиночества, никого не было. Я присел у кромки тихо перекатывающихся волн и окунулся в воспоминания. Да, вот у этого деревца, на этом самом месте я предавался тихому счастью. Неужели прошел уже год, как я обрел чистую радость любви. Как же быстро пролетело время. Только казалось вчера, только кажется совсем недавно, я сидел здесь впечатывая себя в песок, здесь я, испытывая блаженство от единения с природой, наслаждался робко пробегающим ветерком по моему телу, и так же, как тогда, волны вели свой нескончаемый разговор со мной, брызжущем радостью жизни. Я был счастлив. Я был на вершине счастья, потому что любил и был любим. Все, что было связано с тем периодом времени, являлось самим счастьем. Даже взметнувшаяся ввысь чайка, ее полет струил счастье. Солнце, зависшее, там, где-то в глубине бездонного неба, также, казалось излучало счастье. Я смотрел в небеса, — там пилот, разделяя мою непреодолимую радость и мое счастье своими виражами начертал слово «Любовь». И одуревший от счастья и прилива сил, я в порыве восторга закричал небу, — Да! Люблю! Люблю! Люблю! Знаешь ли ты, неизвестный пилот, что такое Любовь?
Тогда я думал, что любовь к той женщине, что согласилась разделить мою судьбу — это вся моя жизнь. Тогда я так думал, и ничто, казалось не могло разрушить невероятной полноты счастья и любви моей к женщине, кажется повенчанной со мною навсегда самим небом.
Да, как быстротечно время, как оно мгновенно, и как оно, одновременно является самой вечностью, когда его не пытаешься удержать. Год, — как один день моего безоблачного, чистого, божественного счастья, ничем не омрачаемого счастья. Прошел год с того момента, когда мы клятвенно давали свои обещания в вечной любви перед людьми и алтарем. И сейчас, радуясь солнцу, пролетающей чайке, шелесту волн, легкому ветерку, отдаленным голосам пляжников, — всему, что составляет простую, человеческую радость, я, изнеженный прекрасными чувствами слегка задремал.
Сквозь призрачность тусклых видений, в которых, как мне виделось, сам Бог улыбается мне, я вдруг начал распознавать какую-то тревогу. Эта неясная тревожность, как бы заслонила некой густой пеленой мою расслабленность. Что-то происходило. Там, в глубине моего сознания, что-то произошло. Да, там за чертой моего легкого забвения и реальностью я услышал голос, взывающий к помощи. Он едва доносился моего слуха, но я чувствовал сердцем, что кто-то нуждался в незамедлительной помощи. Я разлепил глаза.
Недалеко от разрушенного причала в гребнях волн, тщетно пытаясь доплыть до сваи барахталась фигурка. Отчаянно всплескивая руками, она то погружалась в воду, то вновь, на короткое время, выныривала на поверхность.
Я, нисколько не раздумывая, бросился в воду. Со всей силой, на которую был способен, я поплыл в сторону раздававшихся криков. Уже на расстоянии вытянутой руки я увидел, как она, израсходовав все свои силы к спасению, стала стремительно погружаться вглубь, уходя беспомощно ко дну. Ее безвольность, конечно, облегчала мою задачу, но нервное напряжение было столь велико, что я едва успел под нее поднырнуть, чтобы обхватив насколько возможно удачнее мог бы доплыть с ней к берегу. Случилось же так, что она опередила мое движение, и единственное, что я мог еще сделать в последнее мгновение, — это ухватить ее за руку. В последнем рывке я успел схватить ее запястье. Уже на поверхности я, изловчившись как-то, перенес ее тело на грудь, и медленными толчками ног и свободной руки добрался к берегу. Я был очень уставшим, но у меня хватило еще сил вытащить ее на отмель. Она была бездыханной. Приникнув к ней ртом и надавливая на грудь я старался возвратить ее к жизни. Я приложил максимум своих знаний и способностей чтобы она пришла в себя. Я молил Бога, чтобы он откликнулся на мои просьбы. Я уже почти отчаялся, когда она, вдруг подалась всем телом, и из ее рта хлынула вода. Ее мертвенная бледность сменилась оживающим цветом жизни. Я был в восторге, — мне удалось спасти человека. Я смотрел на нее, как она оживает, когда вдруг ее тело забилось в невероятных судорогах. Поджав под себя ноги и повернувшись от меня на бок, она громко рыдая, начала, словно сумасшедшая, повторять одну и ту же фразу, вопрошая, — Зачем? Зачем? Зачем? Зачем?
Я начал встряхивать ее, но она конвульсивно сжалась в клубок, пытаясь, как бы спрятаться от невидимого врага.
Его дневник.
В тот ясный солнечный день я, по своему обыкновению, вышел с намерением искупаться в прибрежных волнах морского залива. На побережье, которое я еще раньше присмотрел для одиночества, никого не было. Я присел у кромки тихо перекатывающихся волн и окунулся в воспоминания. Да, вот у этого деревца, на этом самом месте я предавался тихому счастью. Неужели прошел уже год, как я обрел чистую радость любви. Как же быстро пролетело время. Только казалось вчера, только кажется совсем недавно, я сидел здесь впечатывая себя в песок, здесь я, испытывая блаженство от единения с природой, наслаждался робко пробегающим ветерком по моему телу, и так же, как тогда, волны вели свой нескончаемый разговор со мной, брызжущем радостью жизни. Я был счастлив. Я был на вершине счастья, потому что любил и был любим. Все, что было связано с тем периодом времени, являлось самим счастьем. Даже взметнувшаяся ввысь чайка, ее полет струил счастье. Солнце, зависшее, там, где-то в глубине бездонного неба, также, казалось излучало счастье. Я смотрел в небеса, — там пилот, разделяя мою непреодолимую радость и мое счастье своими виражами начертал слово «Любовь». И одуревший от счастья и прилива сил, я в порыве восторга закричал небу, — Да! Люблю! Люблю! Люблю! Знаешь ли ты, неизвестный пилот, что такое Любовь?
Тогда я думал, что любовь к той женщине, что согласилась разделить мою судьбу — это вся моя жизнь. Тогда я так думал, и ничто, казалось не могло разрушить невероятной полноты счастья и любви моей к женщине, кажется повенчанной со мною навсегда самим небом.
Да, как быстротечно время, как оно мгновенно, и как оно, одновременно является самой вечностью, когда его не пытаешься удержать. Год, — как один день моего безоблачного, чистого, божественного счастья, ничем не омрачаемого счастья. Прошел год с того момента, когда мы клятвенно давали свои обещания в вечной любви перед людьми и алтарем. И сейчас, радуясь солнцу, пролетающей чайке, шелесту волн, легкому ветерку, отдаленным голосам пляжников, — всему, что составляет простую, человеческую радость, я, изнеженный прекрасными чувствами слегка задремал.
Сквозь призрачность тусклых видений, в которых, как мне виделось, сам Бог улыбается мне, я вдруг начал распознавать какую-то тревогу. Эта неясная тревожность, как бы заслонила некой густой пеленой мою расслабленность. Что-то происходило. Там, в глубине моего сознания, что-то произошло. Да, там за чертой моего легкого забвения и реальностью я услышал голос, взывающий к помощи. Он едва доносился моего слуха, но я чувствовал сердцем, что кто-то нуждался в незамедлительной помощи. Я разлепил глаза.
Недалеко от разрушенного причала в гребнях волн, тщетно пытаясь доплыть до сваи барахталась фигурка. Отчаянно всплескивая руками, она то погружалась в воду, то вновь, на короткое время, выныривала на поверхность.
Я, нисколько не раздумывая, бросился в воду. Со всей силой, на которую был способен, я поплыл в сторону раздававшихся криков. Уже на расстоянии вытянутой руки я увидел, как она, израсходовав все свои силы к спасению, стала стремительно погружаться вглубь, уходя беспомощно ко дну. Ее безвольность, конечно, облегчала мою задачу, но нервное напряжение было столь велико, что я едва успел под нее поднырнуть, чтобы обхватив насколько возможно удачнее мог бы доплыть с ней к берегу. Случилось же так, что она опередила мое движение, и единственное, что я мог еще сделать в последнее мгновение, — это ухватить ее за руку. В последнем рывке я успел схватить ее запястье. Уже на поверхности я, изловчившись как-то, перенес ее тело на грудь, и медленными толчками ног и свободной руки добрался к берегу. Я был очень уставшим, но у меня хватило еще сил вытащить ее на отмель. Она была бездыханной. Приникнув к ней ртом и надавливая на грудь я старался возвратить ее к жизни. Я приложил максимум своих знаний и способностей чтобы она пришла в себя. Я молил Бога, чтобы он откликнулся на мои просьбы. Я уже почти отчаялся, когда она, вдруг подалась всем телом, и из ее рта хлынула вода. Ее мертвенная бледность сменилась оживающим цветом жизни. Я был в восторге, — мне удалось спасти человека. Я смотрел на нее, как она оживает, когда вдруг ее тело забилось в невероятных судорогах. Поджав под себя ноги и повернувшись от меня на бок, она громко рыдая, начала, словно сумасшедшая, повторять одну и ту же фразу, вопрошая, — Зачем? Зачем? Зачем? Зачем?
Я начал встряхивать ее, но она конвульсивно сжалась в клубок, пытаясь, как бы спрятаться от невидимого врага.
